ЛИТО (Литературное объединение) Горного института

Осенью 1955 года я поступила на геологоразведочный факультет Горного института . Вместе со мной в тот же день студентами этого же факультета стали Андрей Битов , Яша Виньковецкий , Эдик Кутырев . Мы были в разных группах, но в октябре мы встретились и познакомились в ЛИТО, то есть в Литературном объединении Горного института , которое вел Глеб Сергеевич Семенов .

Я родом из старой инженерной геологической семьи. Горняками были мой дед, отец, мама, две тёти, дядя и т. д. Детство моё, начиная почти что с младенчества, в том числе - военное детство, прошло в геологических экспедициях, однако слово "литература" меня завораживало все детские и школьные годы, и если бы нашёлся в ту пору кто-нибудь, кто объяснил бы мне толково, чем занимаются на филфаке, быть бы мне в университете. Но в семье, где литературу художественную, прежде всего - классическую, боготворили, считалось, что быть "девочкой при литературе" стыдно, все равно что быть какой-нибудь "печковисткой", ждать у парадной, когда выйдет любимый актер. И меня уговорили идти в Горный. Я не пожалела впоследствии об этом. Будучи геологом, я объехала почти весь бывший Советский Союз. Но тогда, осенью 1955- го, увидев на дверях "Горняцкой правды" (выходила у нас в институте такая газета, и ей принадлежала маленькая клетушка на лестничной площадке) объявление, что первое занятие ЛИТО состоится в последних числах сентября, я несмело приоткрыла ту самую дверь. "Поэт?!" - рявкнули мне навстречу (я попятилась). "Прозаик?!" - ласково окликнули справа... А когда кто-то, сидящий спиной ко мне у стола, спросил как-то безнадежно, не оглядываясь: "Неужели критик?!" - я догадалась, что в ЛИТО пишут, а я не писала (если не считать какие-то "романы под Чарскую" в первом-втором классах, которые я читала бабушке), но обаяние тех, с кем я разговаривала в течение десяти минут в этой комнатке-клетушке на лестнице, было так велико, что, придя домой, я взялась за сочинение стихов. Я была рада не так давно услышать нечто подобное от Андрея Битова . В каком-то интервью он сказал примерно то же самое. Он ведь тоже начинал там же - в ЛИТО Горного, и начинал со стихов. Действительно, и я, и Андрей, и Яша Виньковецкий, и Эдик Кутырев, поступившие в тот год в Горный институт, попали в такую компанию - сейчас бы сказали: "команду", - из которой не хотелось выпадать, а чтобы не выпасть, надо было писать, писать, писать... Руководителя ЛИТО я увидела несколько позже, так же как и более старших участников (у нас ведь в Горном - чем старше студент, тем дальше он уезжает на практику в экспедицию и тем позже возвращается). Случилось это уже в октябре.

Я хорошо помню первые два занятия ЛИТО - одно без Глеба Семенова , а второе уже с Глебом. На первом нас было человек восемь: мы - новички плюс Леня Агеев , Олег Тарутин , Лина Гольдман (позднее она стала очеркисткой и пишет до сих пор под псевдонимом " Лина Глебова ") и бессменный староста ЛИТО - Саша Гдалин . Может быть, кого-нибудь забыла. Помню, что Леня принес подшивку "Литературных страничек" "Горняцкой правды" (в этой газете по средам печатались стихи литовцев) и стал читать опусы Городницкого , Британишского , Гены Трофимова , которые отсутствовали пока... Помню, что Лина иногда выдергивала у него подшивку и читала что-нибудь "свое любимое". Читали они также и свое новенькое, что привезли с практики. На меня это чтение произвело огромное впечатление. Во-первых, стихи были обаятельны и лиричны, часто остроумны, во-вторых, открывалась необыкновенная возможность, являлась мысль - а что, если попробовать также о своем?! У меня кружилась голова, когда я бежала домой в тот вечер. Бежать было недалеко - с 21-й линии на 18-ю, но степень моего возбуждения зашкаливала за максимум. Нескромно добавлю, что не могу не отдать должного чуткости своего организма и душевного устройства - этот вечер действительно определил всю мою последующую жизнь, все главное что было в ней. "Все яблоки, все золотые шары". Теперь, издалека (как Глеб Семенов говаривал - "с горки") это очевидно. Отчетливо помню я и следующее занятие, когда уже были и сам Глеб , и все старшие ребята. Зайдя в аудиторию, я увидела у преподавательского стола человека, "взрослого" по сравнению с нами, легкого и худого, выше среднего роста и, как мне в тот первый раз показалось, очень некрасивого. Видимо, в моем вкусе еще господствовал тогда мужской стереотип советского кино, который, правда, стерся очень быстро под наплывом новых впечатлений. Запомнила я и первое явление в тот вечер Алика Городницкого . Когда уже началось и шло своим чередом занятие, дверь распахнулась и вошел студент, показавшийся мне ослепительно красивым. Он был в горняцкой форме и напоминал юного прапорщика, декабриста!.. В тот год была отменена форма Горного института - сине-черного цвета, с блестящими пуговицами и золотыми эполетами. Носили ее и мальчики, и девочки. Нам она, к сожалению, не досталась, но старшие ребята ее донашивали, а иногда и нам давали "поносить", так что все годы моего обучения в Горном институт сиял пуговицами и эполетами. Они свешивались гроздьями с хоров Филармонии - горняки моего времени были большими меломанами, и все входные места были забиты обычно моими товарищами. Поднимая глаза из кресел партера, я, бывало, с удовольствием скользила взглядом по знакомым и незнакомым лицам. Не могу не прибавить для сравнения некоторую подробность о горняках более поздних призывов... Мой сын, который учился в Горном на рубеже 1970-1980-х, поведал мне как-то, что его приятели не слыхали о существовании Филармонии. Из всей группы он один бывал в Филармонии до поступления в Горный институт... Так вернемся к появлению Алика Городницкого. Он вошел запыхавшийся, и Глеб, живо обернувшийся на хлопок двери, обратился к нему с характернейшей для своего лица гримасой, которая ломала его губы сочувствием и иронией одновременно и образовывала глубокие борозды около рта: "Что, достал молочко?..". У Алика в сентябре родился сын, Волька , и у его жены Влады не было молока. Владу я тоже вскоре увидела. Она, вырвавшись как-то раз из домашнего плена, явилась к нам на занятие ЛИТО той же осенью. Еще далеко было до той поры, когда мы стали неразлучными подругами, но память так и оставила на какой-то дискете нестершимся ее явление из темноты коридора третьего этажа, в розовой длинной кофте плотной вязки, под руку с кем-то из старших девушек (может быть, с Леной Иоффе , которая забрела к нам на занятие из Политеха?).

У нашего Литобъединения был сильный состав. Не случайно большая часть этих тогда студентов вышла в литературу. Я перечислю в том порядке (от старшего к младшему), в котором мы все стоим в оглавлении сборника, о разгроме которого в 1957 году я и хотела бы поведать: Владимир Британишский , Александр Городницкий , Лидия Гладкая , Леонид Агеев , Олег Тарутин , Лина Глебова , Григорий Глозман , Эдуард Кутырев , Андрей Битов , Яков Виньковецкий , Елена Кумпан - это собственно горняки. Но так случилось, что в нашем ЛИТО на перевале 1955-1956 годов оказались очень талантливые не горняки. Первым назову Глеба Горбовского , который пришел от Давида Дара . О Даре надо было бы сказать несколько подробнее, я еще к нему вернусь, хоть ненадолго. А пока только напомню, что Давид Яковлевич Дар вел в те же годы ЛИТО "Трудовые резервы" , которое работало в здании бывшей (и теперешней) шведской церкви на Малой Конюшенной. В даровском ЛИТО были в основном рабочие ребята, которых в моем детстве называли " ремесленниками ", ибо они учились не в старших классах школы, а в ремесленных училищах. Попадались ребята и другого происхождения, иногда Дар оставлял у себя пришлых талантливых индивидов. Более старших из своих литовцев, так сказать, продвинутых и даровитых, Д. Дар иногда передавал Глебу. Так появились в нашей горняцкой компании сперва Глеб Горбовский, а позднее - Виктор Соснора (Витя вошел в наш круг уже после крушения горняцкого ЛИТО, но он тоже успел позаниматься у Глеба чуть позднее, и уже в другом ЛИТО - в ДК "Пятилетки" на углу Крюкова канала и Офицерской. Было это в 1959-1963 годах. Может быть, Бог приведет, напишут и об этом ЛИТО когда-нибудь. Сейчас разговор о другом. Так вот - не горняки... Весной 1956 года Глеб Семенов с очередной Конференции творческой молодежи Северо-Запада пригласил к нам в горняцкое ЛИТО Александра Кушнера и Нину Королёву , они были филологами: Саша - студентом, а Нина - аспиранткой. И трое из перечисленных - Глеб Горбовский, Александр Кушнер и Нина Королёва - тоже стали участниками пострадавшего сборника и необыкновенно украсили нашу компанию. Заговорив о компании, опять хочу отвлечься... Она была, конечно, более широкой, чем только те, кого я назвала, ибо я перечислила только участников сборника. А вообще-то в компании были и другие интересные люди. Так, например, на правах ближайших членов в ней состояли: Лева Мочалов (он был постарше нас и уже сформировавшимся интересным поэтом и искусствоведом), Витя Берлин , поэт и член ЛИТО Политехнического института , которое тоже с 1952 года вел Глеб Семенов , жена Вити Берлина Майя , а также братья Штейнберги - Гена и Саша - братья легендарные, каждый в своем роде. Гена был нашим, то есть - горняком, точнее - геофизиком, как Алик Городницкий и Володя Британишский. Стихов он, если я, конечно, не ошибаюсь, никогда не писал, а всю жизнь исследовал вулканы Камчатки , сделал много замечательных открытий, стал знаменитым во всем мире ученым. Саша Штейнберг, младший брат Гены, кажется, писавший в юности стихи, в те давние годы был студентом Политехнического института . Он также стал в своей области (физике) очень известным "открывателем", тоже - с мировым именем ученым. Был среди нас даже один коренной москвич, Сережа Артамонов , писавший в молодости стихи, а затем создавший большой роман о своем военном детстве ( "За рассыпными папиросами" ), а еще позже - в эмиграции в Медоне - ставший иконописцем-резчиком по дереву. Приезжал в Россию с выставкой своих чрезвычайно интересных работ... Долго рассказывать, как он попал к нам - все через того же Глеба Семенова. Все они - так уж сложилось и, можно сказать, дотянулось до наших дней - стали вернейшими членами нашей команды. Ее, команды, давно уж не существует, но все-таки все мы помним друг о друге и о тех баснословных годах. Иногда аукаемся. Иногда слетаемся вдруг снова в стаю по какому-нибудь поводу и... разлетаемся вновь. О том, что такое было ЛИТО в те годы и почему оно на некоторое время стало главной опорой нашего существования, главным событием в жизни, ее центром и невольно вытеснило все остальное, - двумя словами, пожалуй, не скажешь. У меня сегодня несколько иная тема, и поэтому я сформулирую свое объяснение этого феномена кратко. Схема функционирования ЛИТО как будто была простой и всегда одной и той же. Каждое занятие начиналось с того, что ставилось на обсуждение творчество (ну, скажем, подборка стихов или рассказов) одного из пишущих. При этом заранее предоставлялась подборка стихов (реже прозы) и назначались два оппонента, которые разбирали текст весьма детально, готовясь заранее. Остальные судили на слух. Конечно, то, превращалось ли обсуждение в увлекательнейшее действо, зависело прежде всего от представленного материала, но, безусловно, и от руководителя. И тут Глеб Семенов был непревзойденным мастером, я бы сказала - гениальным "провокатором" (разумеется, не политическим, а провокатором, толкающим на творческий подход к обсуждению, к спору и размышлению). Не случайно до сих пор, по прошествии пятидесяти с лишним лет, об этом вспоминают его ученики даже самого первого призыва - скажем, литовцы Дворца пионеров 1947 года: Боря Никольский , Володя Британишский , Боря Голлер , Алик Городницкий , Майя Квятковская , Игорь Масленников и многие другие. Можно к этому списку прибавить тех, кого нет с нами, увы! - например, талантливого литературоведа Наташу Банк . Последние годы в Москве я довольно регулярно вижусь с убеленным сединами Борисом Рифтиным , крупным востоковедом, китаистом. Встречаемся мы совсем по иной линии, но так уж судьба распорядилась, что мы теперь, через полвека после закрытия ЛИТО Ленинградского Дворца пионеров , познакомились и выяснили (довольно случайно), что оба принадлежали "Глеб-гвардии Семеновскому полку", хотя в разные эпохи и на разных площадках. И вот, представьте себе, при встречах Борис осыпает меня эпиграммами, шутками, шаржами, родившимися бог весть когда, в 1947-м на занятиях глебовского ЛИТО. Воспоминания о Глебе мне присылают теперь уже со всех концов света. Напечатанные в Израиле, в США сборнички несут нетленную память о том, что происходило на ЛИТО, которые вел Глеб Семенов. Такой сборник мне прислали Лена Иоффе , Люда Агрэ и другие студийцы ЛИТО Политеха. Они вспоминают о начале 50-х годов... О чем можно было сказать в те чудовищные годы?! Но, оказывается, говорили. Окруженные стукачами, рискуя... Учениками Глеба называют себя люди, которых я в молодости не знала, - например, Виталий Шенталинский , Сергей Коковкин , Игорь Масленников , Юрий Ряшенцев и многие другие. Все они, пришедшие в литературу и искусство и не пришедшие туда, оставшиеся специалистами в иной области, все помнят об этом явлении, бытовавшем в те времена (а времена были, еще раз повторю, совсем не "вегетарианскими", но, как сказал ныне известный поэт, прошедший школу в глебовском ЛИТО, - "времена не выбирают"!), все они помнят о ЛИТО... Что уж говорить о более молодых, задетых когда-то этим обаянием! Я помню случай, когда на ЛИТО обсуждался автор, стихи которого никак не вдохновляли на разговор, сказать было нечего (это было в Москве, Глеб Семенов вел ЛИТО на заводе ЗИЛ). Я, пришедшая туда случайно, чтобы навестить Глеба, была в смятении. Мне казалось, что занятие просто не состоится: все встанут и уйдут. Полный провал! Однако Г. С. так хитро исподволь повел беседу, вызывая на разговор присутствующих, что получился в результате не только разговор о том, как не надо писать стихи, но и вообще один из самых вдохновенных и убедительных разговоров о поэзии, которые мне когда-либо приходилось слышать. Чудо происходило на моих глазах, рожденное из никчемного материала, и это завораживало. Писать одному, не чувствуя и не учитывая пишущих рядом с тобой, - очень трудно. Лидия Яковлевна Гинзбург говаривала: "Писать в одиночестве, не иметь читателя - это есть свой собственный мозг". И в этом смысле ЛИТО было до поры до времени очень полезно начинающим. Причем дело было не только в школе, в оттачивании профессионализма, а, прежде всего, в широкой аудитории, в огромном разнообразии приемов, направлений, задач, которые царили не только в нашем ЛИТО, но и в смежных с нашим. Наше ЛИТО среди всех прочих занимало тогда, пожалуй, позицию, близкую к передвижнической, или тяготеющую к малым голландцам, или, если хотите, к раннему Ван Гогу: мы радели о правде жизни. Это ставилось во главу угла. И эта наша страсть станет понятной, если вспомнить, что в литературе и в прочих искусствах того времени правил бал советский пафос, лицемерие, гигантомания плюс лакировка, ни о какой правде жизни - ни в социальном смысле, ни в смысле метода в искусстве - и речи не могло идти. Это вытравлялось, преследовалось и просто не допускалось.

Отсюда наше тогдашнее желание приблизиться вплотную к жизни и вскрыть или ее неправду и ужас, или ее поэтичность. Предметность, проблема человеческой отдельно взятой судьбы, импрессионизм природы и реализм человеческих отношений - вот что нас тогда занимало. Конечно, опасности геологической службы, одиночество и тоска по дому, палаточный романтизм тоже гостевал у нас, горняков, и был не на последнем месте. Кто-то писал об этом с пафосом ("ранний" Алик Городницкий), кто-то с юмором (Олег Тарутин), и все - с неизбывным лиризмом. Но были в то время и другие направления в молодой поэзии, и мы часто с ними пересекались. Мы устраивали совместные заседания с нашими, так сказать, оппонентами, ходили к ним в гости и принимали гостей у себя в Горном - и все это было очень поучительно, хотя каждый отстаивал свою правду, порой в очень жестких спорах. Такими оппонентами были "технологи" : Дима Бобышев , Толя Найман , Женя Рейн . Я помню, как у нас на ЛИТО обсуждались весной 1956-го стихи Димы Бобышева, и через сорок с лишним лет слышу, как он читает: "Автобусы как мастодонты шли поутру к Неве на водопой..." Если я чуть наврала, пусть меня Дима простит!.. Собрался народ из Техноложки , где тогда учились и сам Дима, и Женя Рейн, и Толя Найман, из университета, где мэтром официальной поэзии был Илья Фоняков , а изгоями Виноградов, Еремин и Уфлянд. Прибыло чуть не в полном составе ЛИТО из Политеха ... Аудитория была плотно забита. При обсуждении часто поминали Пастернака, то и дело звучали ссылки на него, читались его строчки. Одна девушка из университета, сидевшая за первым столом, не выдержала и, назидательно педалируя смысловые ударения, произнесла: "Вот все здесь говорят - Пастернак, Пастернак... Я закончила с отличием филфак Ленинградского государственного университета имени Жданова - и я не слыхала имени Пастернака!.." И с заднего ряда прогромыхал голос Жени Рейна : "И о-оч-чень плохо, и гна-ать таких надо с филфака!.." А осенью 1956 года (запись в Дневнике напоминает, что это было 27 октября) мы все были в Техноложке - читал Борис Абрамович Слуцкий . С собой он привез молодого Евгения Евтушенко и отечески вывел его на эстраду. С тех пор мне запомнилось и осталось единственно любимым у этого поэта стихотворение "О свадьбы в дни военные...". Впрочем, Евтушенко остался нами незамеченным, все наше внимание занимал Слуцкий. Позднее Слуцкий долго оставался патроном нашей компании. Бывая в Питере, он приходил к нам - то к Лене Агееву, то к Нине Королёвой, то к Глебу Семенову - и мы собирались вокруг него. Из уст в уста мы передавали друг другу его потаенные, в те времена очень опасные для обнародования стихи. Мы любили его рубленый сильный стих, тяготеющий к афоризму, его юмор, новеллы, поучения: Лена, Вы продолжаете писать стихи?.. Продолжаете? Надо сменить фамилию!.. Что? Вышли замуж? Как фамилия мужа?.. Прекрасно, вот под этой фамилией и присылайте мне стихи! Жду. Фамилия чрезвычайно важна для поэта... Борис Абрамович, а какие фамилии годятся? Агеев - хорошая фамилия?! Очень хорошая!.. А Битов?! Битов - великолепная фамилия. Великолепная! Помню общий одобрительный гул и восторг Андрея. Слуцкий приезжал в Питер часто. Мы иногда его встречали и провожали большой компанией. Однажды он приехал со своей женой. Впервые. Заметив на вокзале, что Дима Бобышев оказывает ей несколько преувеличенные знаки внимания, Слуцкий произнес: "Дима, если вы будете ухаживать за Т., я попрошу ее вас усыновить!" В те времена мы знали массу стихов, и не только Слуцкого, разумеется. Мы не держали их в списках, носили их в памяти. Память тогда вмещала тысячи стихов. Мы шпарили их наизусть. Помню, в экспедиции я на спор читала стихи три часа и двацать пять минут... Без перерыва. Но это было уже за рамками ЛИТО. К тому времени горняцкого ЛИТО уже не существовало. Возвращаюсь к 50-м годам. Из пишущих людей ЛЭТИ (Электротехнического) я помню Володю Марамзина , впрочем, познакомились мы несколько позже. Была у нас дружба и с ЛИТО Библиотечного института , руководил которым Виктор Андроникович Мануйлов , редкой души и редкой образованности человек. Сам он в двадцатых годах в Баку начинал в семинаре Вячеслава Иванова и любил показывать фотографию этого семинара, где юные студийцы стайкой окружали любимого мэтра. Трудно описать теперь, как все это раздвигало горизонт и что было бы со всеми нами без этого. Помню, разумеется, совместные обсуждения и яростные споры в ЛИТО у Давида Яковлевича Дара , где при этом всегда кроме его ребят собиралось очень много постороннего народа. Вспоминаю там опять-таки Толю Наймана , Диму Бобышева . Склонный к парадоксализму Дарик (так его называли друзья) стремился довести спор до крайнего заострения. "Почему вы пишете такие статичные стихи, - приставал он к Саше Кушнеру, - как вам удается оставаться столь сдержанным? Ваша жизнь полна драматизма! Вы маленький, вы некрасивый, вы - еврей, вас девушки не любят!.." (Как он ошибался, бедный Дар!) Разумеется, тогда, в 1950-х, все жили ожиданием итогового осеннего вечера поэзии в Политехническом .

Кажется, вся студенческая молодежь съезжалась в эти темные осенние вечера к Политеху - тогда, безусловно, на "край земли". Я хорошо помню последний из этих вечеров - 1956 года... Переполненный зал, необыкновенное оживление. Несомненно, фаворитом того вечера стал Глеб Горбовский . Вернувшийся из Средней Азии, куда увезла его летом в геологическую экспедицию работать Лида Гладкая , ставшая его женой, Глеб привез блестящий цикл стихов. Каждое стихотворение принималось на ура. Читал стихи на том вечере и Женя Рейн , но ему не повезло. Увлекшись чтением, Женя перестал следить за артикуляцией, с которой у него было не всегда благополучно. Получилось неудачное сочетание пафосного чтения и неразборчивости текста. Это было очень обидно. Я помню страдальческое выражение лица Димы Бобышева, который сидел передо мной, и его страстно закушенный от отчаяния палец. На зал чтение Рейна произвело огромное впечатление - он стал мишенью всех эпиграмм, написанных в тот вечер. В результате оказалось два героя - Горбовский и Рейн. Одно из стихотворений Горбовского о среднеазиатских базарах кончалось словами: "Торгаш, как тетерев, токует, / он лезет прямо на рожон, / он упоен, он заражен - / Не подходите! Он торгует...". Немедленно посыпались эпиграммы, которые кончались словами: "Не подходите - Рейн читает!". А когда предложены были рифмы: нега-телега, нос-насос, и нужно было, используя их, составить пародию на выступающих, то лучшей оказалась следующая: "Он читал с большою негой, / да еще к тому же - в нос. / Рейн талантлив, как телега. / Рейн работал, как насос". Вообще очень воспитывало и само чтение стихов вслух. Глеб Семенов очень хорошо читал. Многие известнейшие стихи, теперь ставшие классикой, а тогда еще у нас неопубликованные, мы запомнили с его голоса. В 1956 году вышел очень нетрадиционный "День поэзии" - это была не очень толстая книга максимального размера по формату в мягкой цветной обложке (синей, желтой); на обложке были воспроизведены факсимиле авторов. Глеб Семенов нам принес ее на ЛИТО. Леня Агеев, судорожно листая сборник, говорил: " Цветаеву , давайте прочтем Цветаеву!" - было известно, что там появилась первая у нас посмертная публикация ее стихов. Леня открыл нужную страницу и принялся бубнить вслух "Читатели газет". "Э-э-э... - запротестовап Глеб, - разве это так читают!.. Дай-ка..." - и прочел... Вот так мы, наверное, все и помним эти стихи до сих пор с его голоса, также как и, скажем, Ходасевича - "Я, я, я. Что за дикое слово!..". Один мой приятель-геолог рассказывал летом в экспедиции, как Алик Городницкий году в 1959-м привел его гостем на собрание глебовского ЛИТО в "Пятилетку" , и там ему довелось услышать, как Глеб , что-то доказывая во время обсуждения, прочел "Лилечка! Вместо письма..." (Маяковского). С тех пор мой геолог бредил этими стихами. Узнав, что я тоже помню их наизусть, он и меня умолил их прочесть - и так раз десять за лето я, не без удовольствия, оглашала "Лиличкиными" стихами долины Верхоянья.

Ссылки: