Харитон Юлий Борисович

Физик и физикохимик, академик (1953). Родился в Петербурге. Окончил ЛПИ (1925). С 1921 работал в ГФТРИ . В 1926-1928 стажировался в Кавендишской лаборатории у Э. Резерфорда , получил степень доктора Кембриджского ун-та. С 1931 работал в ИХФ АН , одновременно в 1928-1938 преподавал в ЛПИ (ЛИИ). В 1942 откомандирован в Ин-т боеприпасов в Москве .

С 1945 научный руководитель КБ-11 (с 1967 ВНИИЭФ , г. Саров). В 1945-1953 член Техсовета Спецкомитета и НТС ПГУ . Работы в области ядерной физики, химической кинетики, разделения изотопов, физики горения и взрыва, теории взрывчатых веществ. Совместно с Я.Б. Зельдовичем (1939-1940) разработал детальную теорию цепной ядерной реакции деления урана. Сформулировал принцип определения критического диаметра заряда, дал анализ механизма процесса взрыва и построил теорию детонационной способности взрывчатых веществ. Доказал существование критических условий окисления фосфора, что сыграло важную роль в развитии теории разветвленных цепных реакций. Научный руководитель и гл. конструктор первой атомной бомбы . Научный руководитель оружейной программы советского атомного проекта в 1945-1993. Герой соц. труда (1949, 1951, 1954). Орден Ленина (1945). Ленинская (1956) и Сталинские (1949, 1951, 1953) премии. Золотая медаль им. М. В. Ломоносова (1982). См. Бриш А.А.: Как работал Харитон Бриш А.А. о Харитоне

Харитон родился в 1904 г. в Санкт-Петербурге. Его отец был петербургским журналистом, а после революции - директором Дома писателей, важного центра литературной жизни. В 1921 г., когда Юлий Харитон был всего лишь студентом второго курса Политехнического института , Семенов пригласил его к себе на работу в институт Иоффе . В 1925 г. Харитон и Зинаида Вальта провели опыты по окислению паров фосфора при низких давлениях. Они обнаружили, что при давлении кислорода ниже некоторого критического значения окисления не происходит. Когда Харитон и Вальта опубликовали свои результаты, немецкий химик Макс Боденштейн написал, что их результат невозможен и, должно быть, является следствием ошибки в эксперименте. Дальнейшие опыты Семенова подтвердили результаты, полученные Харитоном и Вальта, и положили начало работе по цепным реакциям, за которую в 1956 г. Семенов получил Нобелевскую премию по химии [ 16 ].

В 1926 г. Харитон отправился в Кембридж , где он по рекомендации Капицы был принят на работу в Кавендишскую лабораторию . Здесь он работал под руководством Эрнста Резерфорда и Джеймса Чедвика , выполняя исследования по чувствительности глаза к слабым импульсам света и по альфа-излучению [ 17 ]. Когда в 1928 г. Харитон вернулся в Ленинград, уже будучи доктором наук Кембриджского университета, он стал заведующим новой лабораторией, в которой изучались взрывчатые вещества. По пути в Советский Союз он останавливался в Германии, где в то время жила его мать . Много лет спустя он говорил, что этот визит убедил его в том, что политическая ситуация в Германии является угрожающей и что он должен заняться работой, которая была бы полезной для обороны страны [ 18 ]. Лаборатория Харитона стала частью нового Института химической физики , который в 1931 г. выделился из института Иоффе [ 19 ].

С Харитоном я познакомился в 30 году, сразу же когда приехал в Ленинградский Физико-Технический институт . Его называли Люся, Люся Харитон. Человек он был необыкновенно тихий и скромный и мы с ним встречались главным образом на заседаниях Ученого совета ФизТеха. Он очень редко сам докладывал, но присутствовал он всегда. У него была удивительная позиция. Мы обычно там и слушали с одной стороны, с другой стороны трепались что-то такое между собой, сразу комментировали что там происходит - Харитон занимал совершенно особую позицию. Он сидел немножко подальше чем мы - мы я имею ввиду Кобеко , Курчатова . Харитон сидел от нас немножко в отрыве. По-видимому чтобы мы особенно не мешали ему слушать. Хотя мы и сами слушали естественно. Он сидел всегда с закрытыми глазами. И постоянно было такое впечатление что Харитон спит.

Изредка он открывал глаза и вдруг задавал вопрос, причем это было совершенно поразительно, потому что этот вопрос показывал, что он необыкновенно глубоко и ясно понимает все что говорилось, пока он сидел с закрытыми глазами а мы думали что он спал. Вероятно он старался таким способом как-то отключиться от всяких отвлекающих вещей. Просто такая манера его была. Ну, надо сказать, что буквально в любых областях физики, физико-химии, даже и биологии, которые были тогда на семинарах, он как-то необыкновенно хватался за самое существо вопроса.

Довольно часто было так, что он сопоставлял этот доклад с каким-то другим докладом, с какой-то публикацией и мог прокомментировать то что говорится с других позиций очень четко и точно. Вот это было такое его необыкновенно удивительное свойство. У Харитона не было случаев, когда он как-то высказывался легко. Ну так сказать предположения какие-то, приблизительные соображения. Если он что-то высказывал, то можно было быть уверенным совершенно, что это строго обдуманная вещь и если ты его спросишь об этом, то он тебе докажет, что именно таким образом правильно себе представлять дело. К Харитону у нас было в общем очень хорошее отношение. Дело в том, что он был одним из первокласснейших экспериментаторов и в то же время теоретиков.

Он был учеником Семенова . И именно Харитон сделал основные эксперименты по цепным реакциям. По обоснованию самой идеи цепных реакций , по открытию разветвленных цепных реакций. Он тщательно просмотрел вопросы обрыва цепей допустим на поверхности сосудов, в которых идет цепная реакция. Я помню он тогда занимался цепными реакциями при окислении фосфора. Его работы, собственно создали настоящий фундамент идеи цепных реакций и разветвленных цепных реакций, которые как раз и приводят к взрыву. Эти работы эти велись у него в чисто таком теоретическом - ну что значит теоретическом - в фундаментальном плане. Он всегда старался поставить очень однозначный эксперимент, чтобы не было никаких привходящих обстоятельств. Он всегда выделял те факторы, которые действительно являются определяющими в данной ситуации. И умел весь этот эксперимент и все результаты очень хорошо обработать математически и ясно и четко себе представить весь процесс.

Бывает очень часто что теория довольно быстро теряет наглядность. В конце концов ты в результате расчетов какие-то завершающие стадии хорошо понимаешь, но весь промежуточный ход событий, чисто так сказать всю логику математическую, ты не можешь даже и проследить толком, бывает такое дело. Но у Харитона это было совершенно не так. У него всегда с самого начала и до конца очень хорошо физически был мотивирован весь ход рассуждений. Будь это просто рассуждения, будь это расчет, которым он сопровождал свои исследования.