Снова здорово [Войнович В.Н. - в "Гранях" напечатан Чонкин, 1969]

Восьмого марта 1969 года я был у Олега Чухонцева , отмечавшего свой сорок первый день рождения. Булат Окуджава позвонил Олегу поздравить и, узнав, что я тоже там, попросил меня к телефону.

- Только что слышал по радио, - сказал он, - что в эмигрантском журнале "Грани" напечатан твой роман о каком-то солдате. У тебя есть роман о солдате?" Я сказал, что есть, и взволновался. Я понял, что произошло событие, которое доставит мне немало приятностей. До того первые главы романа в рукописи я давал читать, кому не лень, иногда даже где-то забывал вместе с портфелем. Однажды забыл у своего знакомого партнера по игре в шахматы, математика и диссидента Юлиуса Телесина .

Он был сыном еврейского писателя и еврейской детской поэтессы Рахиль Баумволь - они оба писали на идише. Телесин-младший , прочтя мою рукопись, пришел в восторг и сам ее перепечатал, впрочем, спросив у меня разрешение. Я, по свойственной мне беспечности, разрешил, не просчитывая, что может случиться дальше. И вот случилось!

Рукопись бесконтрольно гуляла по рукам, в конце концов попала за границу и напечатана в журнале, считавшемся самым антисоветским. Моего согласия никто не спрашивал и никто не был обязан - Советский Союз еще не присоединился к Женевской конвенции .

Публикация предварялась лестным для автора предисловием. Я понял, что назревают новые неприятности, похуже прежних. Однако прошла неделя, две, три - никто меня не трогает, никто никуда не зовет. Я стал надеяться: а вдруг пронесет. Но это - как с серьезной болезнью. Врачи нашли ее, поставили диагноз, а больной чувствует себя совершенно здоровым, никаких признаков не видит и начинает надеяться, что болезнь и дальше никак себя не проявит. Однако она свою работу не прекращает и через некоторое время выскакивает в виде какого-нибудь прыща, сухости во рту или внезапной печеночной колики.

С момента сообщения Булата прошло месяца два. В мае мы с Ирой сняли дачу где-то в районе Звенигорода. как-то по дороге на дачу заехали в Жуковку , зашли в придорожный, шикарный, по тогдашним представлениям, ресторан. День был будний, час неурочный, в ресторане - никого, кроме одиноко сидевшего в дальнем углу Олега Ефремова , только что назначенного главным режиссером МХАТа .

Увидев меня, он тут же со своей тарелкой пересел к нашему столику.

- Слушай, я был недавно в горкоме у Аллы Петровны Шапошниковой , она про тебя очень зло говорила. Сказала, что ты продолжаешь заниматься антисоветской деятельностью, тебя простили за недавние твои ошибки, но ты на этом не успокоился и теперь напечатал в эмигрантском журнале какой-то рассказ или повесть. Она мне сказала: "Если его увидите, передайте ему, что мы его будем выводить из Союза писателей". Я хотел тебе специально позвонить, но вот встретились. Тут же он сказал, что мне надо срочно предпринять какието шаги, например, напечатать (в нашей, конечно, печати) что-нибудь такое, чтобы успокоить начальство или поставить что-то в театре.

- Кстати, нет ли у тебя чего-нибудь для меня?

Я сказал, что для него у меня есть как раз повесть, написанная мною в прошлом году. Он заинтересовался, поехал за мной туда, где я снимал дачу, и получил рукопись "Путем взаимной переписки" . После этого исчез, и надолго. Прошло еще какое-то время, и вот новость:

Сергей Михалков где-то на собрании сообщил публике, что у нас, в Союзе писателей , есть, оказывается, собственный корреспондент антисоветского эмигрантского журнала. Вскоре дошли слухи о повторном закрытии спектаклей "Два товарища" и "Хочу быть честным". На этот раз мне никто никаких условий не ставил. В Театре Маяковского спектакль прикрыли без объяснений, и Гончаров уже не противился, понимая, что бесполезно. В Театре Советской армии обошлись без объявления меня контрабандистом. Очередное представление театр почему-то давал не в собственном помещении, а в "Ленкоме", куда вдруг пришли Подгорный и Косыгин .

Молодой читатель может спросить, а кто это такие, и, возможно, даже удивится, узнав, что когда-то портреты этих персонажей были развешаны по всей территории Советского Союза и все советские люди знали изображенных в лицо, потому что это были второй и третий человек в государстве - Председатель Президиума Верховного Совета СССР и председатель Совета министров . Они пришли с женами, детьми и внуками.

Разумеется, среди артистов переполох: с чем явились дорогие гости, как отнесутся к спектаклю, какие будут мнения, указания и какие последствия?

Люди театра почти всегда, когда шла речь о какой-нибудь опальной постановке, лелеяли надежду на силу искусства, верили, что, если спектакль хороший, если в нем много смеха, слез и аплодисментов, им можно покорить и суровые сердца партийного начальства. И сейчас, пока шел спектакль, артисты из-за кулис следили за правительственной ложей и сообщали друг другу в волнении: смотрят, смеются, хлопают. Заметили даже, что Председатель Президиума достал платочек и промокнул слезу.

Спектакль окончился, и театральное руководство кинулось к высоким зрителям подать пальто и заодно поинтересоваться, заранее растянув улыбки для принятия комплиментов, как, мол, понравилось, и нет ли попутных замечаний.

Говорят, Алексей Николаевич Косыгин при этом окаменел, а Николай Викторович Подгорный, поправляя перед зеркалом шапку - каракулевый пирожок, - скосил ее налево-направо, нахлобучил симметрично на уши, посмотрел на начальника театра и сказал фразу, запомненную всеми надолго:

- У театри Совецкой армии не люблять Совецку армию. Это был приговор, и он был приведен в исполнение немедленно.

Ссылки: