"А кой вам годик?" [Войнович В.Н.- писатель]

Для каждого молодого писателя второе сочинение бывает экзаменом, который он держит сам перед собой. Испытывая при этом нешуточный страх и пытаясь предугадать, будет ли новая вещь не хуже той, через которую пришло признание. Не окажется ли его первый успех случайным.

Морозным декабрьским днем 1961 года я шел по улице Горького от Белорусского вокзала к Пушкинской площади, помахивая недавно купленным темным портфелем. По дороге встретил Бориса Балтера , моего в то время близкого друга, автора нашумевшей повести "До свидания, мальчики" .

- Куда идешь? - поинтересовался Борис.

- В "Новый мир".

- Несешь что-нибудь новое?

- Да вот написал рассказ,- сказал я, встряхнув портфелем.

- Как называется?

- "Расстояние в полкилометра".

- Хороший? - был следующий вопрос. Хороший ли? - Что я мог сказать?

Когда я его написал, он мне казался вполне хорошим. Когда выходил из дому, думал, что он неплохой. Но чем ближе я был к "Новому миру", тем больше сомневался.

- Не знаю,- признался я честно.

- А если не знаешь,- удивился Борис,- зачем несешь? Что на это ответить? Если бы я ждал, когда придет уверенность в том, что я написал что-то безусловно хорошее, я бы никогда не дошел до редакции.

Неуверенность в качестве написанного у меня и сейчас, в преклонном возрасте, случается перед передачей рукописи редактору, а уж тогда я вообще готов был в последнюю секунду повернуть обратно.

Тем не менее превозмог себя, дошел до редакции, вручил свое сочинение Асе Берзер и стал ждать. Я думал, Ася немедленно прочтет мой рассказ и позвонит или пришлет телеграмму, как это было с "Мы здесь живем". Но прошли день, два, три, неделя - ни телеграмм, ни звонков, ни намеков.

Значит, не понравилось. Я ждал гораздо дольше, чем после сдачи первой повести. Вдруг звонок. Анна Самойловна: "Володя, вас просит к себе Твардовский". Я порой очень жалею, что никогда не вел дневников, даже в дни очень важных для меня событий. Поэтому - вот по памяти.

Был снежный вечер. Я вошел в кабинет, тот самый, в который когда-то вломился по наглости. Горела только настольная лампа. Твардовский , седоватый и грузный, вышел из-за стола. Взял мою ладонь в свою большую и мягкую, усадил и стал говорить мне такие комплименты, на которые я не рассчитывал. Он меня цитировал, смеялся, пересказывал почти дословно спор двух персонажей по поводу количества колонн у Большого театра.

Сказал, как ему приятно, что я знаю жизнь, особенно деревенскую, сказал, что рассказ у меня самостоятельный, хотя школа видна, "школа бунинская" (я был не согласен, но не возразил).

- Ну что ж, неплохая школа. И хотя вы учитесь у Бунина (я у него не учился), но без эпигонства. А то есть у нас, знаете ли, модные бунинисты. (Под модными бунинистами он имел в виду Юрия Казакова , которого считал тогда не больше, чем эпигоном Бунина, но потом изменил свое отношение и в какой-то статье о Бунине уже уважительно упомянул Казакова, назвав его не эпигоном, а последователем Бунина.)

- Да,- вдруг спохватился Александр Трифонович,- а как вас величать?

- Меня зовут Володя.

- Володя - переспросил он удивленно, будто никогда не слышал подобного имени.

- А что, у вас разве отчества нет? Я растерялся. Отчество? У меня? Да кто ж меня и когда звал по отчеству? Еще недавно кричали просто: рядовой такой-то, ко мне, вольно, смирно, шагом марш! На стройке со мной тоже особенно не церемонились. На радио к моему имени тоже отчество не прилагали. К тому же я вот слышал и поначалу удивлялся: литераторы сплошь и рядом, независимо от возраста, зовут друг друга Миша Светлов, Костя Симонов, Сережа Наровчатов, Боря Слуцкий, а Маяковский и вовсе называл Асеева Колькой. Я попробовал объяснить Твардовскому, что я еще молодой и прибавления отчества к имени покуда не заслужил. И увидел, что это объяснение ему совсем не понравилось.

- А кой вам годик - спросил он уже довольно язвительно.

- Двадцать девять. Он помрачнел. Я потом много раз замечал, что он тяжело переживал свой возраст, хотя ему был всего лишь пятьдесят один год. Себя он зачислил уже в старики, а к писателям, считавшим себя молодыми, относился неодобрительно, считая, что молодыми они себя называют, надеясь на возрастную скидку, которой не должно быть. Литература - занятие взрослых и зрелых людей. Если уж ты взялся за него, то на снисхождение по возрасту рассчитывать нечего. Его покоробило мое представление о том, что я еще молод, но разбавлять мед дегтем он все же не стал. Только заметил со вздохом:

- Ну что ж, молодость - это недостаток, который быстро проходит. После этого опять ко мне расположился и сказал, что как редактор он все рукописи читает обычно с карандашом, и тут карандаш взял, но потом про него забыл. Наговорил еще много хорошего. Перейдя к практической части, он сказал, что "Расстояние в полкилометра" обязательно напечатает, но это будет непросто, потому что рассказ не из тех, которые проходят легко. Для того чтобы напечатать, к нему надо добавить другой рассказ. Пусть не такой хороший. Пусть вообще он будет похуже и даже чем хуже, тем лучше. "Тогда мы вашим плохим рассказом прикроем этот хороший".

Некоторое время я ходил у него в фаворитах, чем очень гордился.

Ссылки: