Лысенкоисты отрицали роль физики и химии для изучения жизни

Положение спорящих по вопросам биологии было в это время неравным: в глазах высшего руководителя страны Лысенко был уже победителем, но ученые не желали признавать такой вывод, не прекращали своих усилий, а даже с большей энергией пытались проводить свою линию.

Страх перед возможными идеологическими обвинениями и последующими затем карами, который при Сталине заставлял всех цепенеть и молчать, сейчас поослаб, и, надо заметить, это положительное изменение в жизни советского общества было связано с разоблачительными речами самого Хрущева , начавшего развенчание культа личности Сталина. Позже Хрущев стал сам впадать в звездную болезнь, не прочь был завести свой культ, но, несмотря на все потуги, вторым Сталиным он ни формально, ни фактически (в глазах народа) стать не мог.

Народ осмелел, анекдоты про Никиту рассказывали, уже не таясь, всерьез его байки никто, естественно, не принимал, над лозунгом "Догоним Америку по производству мяса-молока" откровенно смеялись - от повторений лозунга количество мяса в магазинах не увеличивалось, а вот цены на мясо Никита сильно поднял. Возможно, и этот - психологический - фактор влиял на то, что открытое противостояние ученых Трофиму Лысенко продолжалось.

Публиковались статьи о прогрессе мировой науки, о ДНК и генетическом коде, причем даже в ; центральных газетах ( 11_103 ).

В журнале "Вопросы философии" появилась передовая статья "О разработке философских вопросов естествознания" ( 11_104 ), в которой среди примеров неправильного, как было сказано, - нигилистического отношения к науке - было названо то, "что выбрасывались за борт ценные достижения хромосомной теории развития" ( 11_105 ).

В том же 1957 году после отчаянной борьбы - сначала с Бошьяном и Жуковым-Вережниковым , а затем с Опариным , Студитским , и Нуждиным , редакторами БСЭ - профессору В.Я. Александрову удалось опубликовать в БСЭ большую статью "Цитология", в которой излагались основы генетики ( 11_106 ).

Лысенко приходилось в это время выдерживать тяжкие удары то с одной, то с другой стороны. Даже мелкие неприятности больно жалили его непомерно разросшееся самолюбие. В конце 1957 года он, во время последней моей беседы с ним, хрипя и брызжа слюной, кричал, что как бы ни зажимали недруги слова правды, она прорвет себе выход. В эти дни все в Тимирязевской академии читали слова правды, которая прорвалась с другой стороны. В многотиражной газете "Тимирязевец" была напечатана большая статья о Н.И.Вавилове , незадолго до того реабилитированном, в которой рассказывалось о жизненном пути этого выдающегося ученого и о значении его трудов ( 11_107 ). Статья заканчивалась строками:

"Дальнейшее развитие работ, начатых Н.И.Вавиловым, и разработка поднятых им идей будут лучшим памятником этому выдающемуся советскому ученому" ( 11_108 ). В центре газетной полосы был помещен большой портрет Николая Ивановича, а в уголке сбоку, на той же странице была дана маленькая врезка с узеньким клише, на котором и лиц-то было не разобрать, и под ним подпись о прошедшей 22 ноября в Академии лекции Т.Д.Лысенко для студентов, после которой его засняли с группой ребят.

Приходилось сносить и такое: закопанный в землю и, казалось, навсегда опозоренный Н.И.Вавилов смотрел с газетного листа и удостаивался высоких похвал, а он - еще и живой и здравствующий академик Лысенко уже сдвигался в уголок, а зловредные коллеги норовили вовсе "задвинуть" его за пределы даже скромных студенческих многотиражек. Поэтому в эти тяжелые дни Лысенко использовал любую возможность, чтобы показаться на публике, в любой аудитории выступить.

В конце 1957 года он и выходивший на первые роли среди его клевретов Н.И.Нуждин прочли лекции в Центральном лектории Политехнического музея в Москве. Главное, чему были посвящены лекции, - желанию оспорить и прогресс в изучении молекулярных основ наследственности и выпады философского журнала ( 11_109 ).

По первому пункту было заявлено, что разговоры о связи молекул ДНК с генами не более чем досужая выдумка: "Отказавшись от гена в его классическом понимании как кусочка хромосомы, представители моргановской генетики перешли на новые позиции, выдвигая в качестве гена молекулу ДНК" (ПО).

"Разве не выход из положения: гена нет и в то же самое время он есть и им является молекула ДНК ... Крылья фантазии с легкостью отрывают людей от почвы, унося их в область беспочвенных спекуляций" ( 11_111 ).

Они также отвергали вывод, сделанный в редакционной статье "Вопросов философии": "Правильнее будет брошенный редакцией "Вопросов философии" упрек в нигилизме переадресовать по назначению: в адрес формальной генетики, отказавшейся от своих представлений о гене и объяснившей эти представления "наивными" и "детскими". Мичуринцы правильно показали, что учение о гене, как не отражающее объективных закономерностей науки, не может сохраняться в науке" ( 11_112 ).

Насмехались они и над Энгельгардтом , выразившим надежду, что через пятьдесят лет, возможно, будет раскрыта тайна генетического кода ( 11_113 ).

На лекцию Лысенко в Политехническом музее собралось огромное число слушателей. Мне посчастливилось достать билет, и с группой студентов и преподавателей из Тимирязевки мы приехали и с трудом нашли места в зале. Обстановка во время лекции была напряженной. Неожиданно раздался шум (пожалуй, не смех, но что-то на него похожее), когда Лысенко убежденно заявил, что и протекающие по сосудам растений соки, всасываемые из земли, несут наследственную информацию: "Если говорить о носителе наследственности, то таковым при определенных обстоятельствах может стать любая часть, любое вещество живого тела, в том числе и обычные растительные соки, пластические вещества" ( 11_114 ). Такое явное завирательство было встречено с недоверием, и Лысенко это почувствовал.

Наиболее разгоряченным он выглядел под конец лекции, когда заговорил о самом больном - поддержке генетиков физиками и химиками. Теперь, когда критика лысенкоизма шла не только от биологов, но и от представителей физики, химии и математики, ему не оставалось ничего иного, как на ходу вносить в выступления новую струю. Говорить напрямую, что и слушать их нечего, он, поступая дипломатично, не стал, а начал новую игру: твердил, что физика и химия не имеют никакого определяющего влияния на познание биологических закономерностей, что есть особые - биологические процессы и законы, не сводимые к более простым физическим и химическим законам и процессам. Сказал он об этом и в упоминаемой лекции:

"Жизнь, биологические явления не укладываются и не могут уложиться в химические и физические закономерности" ( 11_115 ).

"... биологические объекты - микроорганизмы, растения и животные ЖИВУТ, питаются. развиваются в соответствии не с химическими, а биологическими закономерностями - Химические и физические законы в биологических явлениях - те же, что и в неживой природе, но в биологических явлениях они подчинены биологическим закономерностям" ( 11_116 ).

Озабоченность Лысенко вторжением представителей точных наук в дискуссии по вопросам генетики была вполне понятна. Впервые в его жизни он начал осознавать, что теряет поддержку в высших эшелонах власти, связанных с наукой, что привычное ему состояние новатора и соответственный ореол народного любимца улетучиваются, и что все шире расходятся круги слухов, намеков и даже откровенных насмешек по его адресу, что его характеризуют уже не как полноценного академика, а как предмет преступного культа личности Сталина. И он мог вполне резонно связывать эту трансформацию взглядов с кознями тех, кто, по его убеждению, ничего не понимал в биологии, но все больше забирал в свои руки приводные ремни управления наукой.

Ему стало известно, что заведующий отделом науки ЦК партии В.Л.Кириллин очень прислушивается к физикам, химикам и математикам, хотя и боится, естественно, боится Хрущева и открыто свою неприязнь не выказывает, а, где может, противоположному лагерю благоволит.

Более откровенную позицию занял Президент АН СССР А.Н.Несмеянов , часто выступавший с речами о необходимости развития исследований в области физики и химии живого. У Несмеянова в институте работал заведующим одной из лабораторий академик И.Л. Кнунянц - трижды лауреат Сталинской премии, один из виднейших экспертов по приложению науки в военных целях (Кнунянц параллельно заведовал кафедрой в Военной академии химической защиты и имел воинское звание генерал-майор). О том, что Кнунянц терпеть не мог Лысенко, было всем известно. Иван Людвигович говорил об ошибках Лысенко страстно и убедительно - при первой малейшей возможности. Несомненно, Кнунянц не мог не оказывать сильного воздействия на Президента, а, встречаясь с ним в коридорах института чуть ли не ежедневно, Кнунянц имел много возможностей рассказать Несмеянову о выходках Лысенко.

Огромную силу забрал в свои руки другой крупнейший химик и организатор науки Николай Николаевич Семенов . В 1956 году он получил Нобелевскую премию по химии за работу по разветвленным цепным реакциям. Семенов часто контактировал с Кнунянцем, они, как принято говорить, были знакомы домами, часто виделись в неформальной обстановке, ходили друг к другу в гости, особенно во время пребывания на даче. Семенову импонировал крупнейший генетик Рапопорт , смело вступивший в бой с лысенкоистами на сессии ВАСХНИЛ 1948 года . С 1957 года Семенов стал академиком-секретарем Отделения химических наук АН СССР и также стремился помочь развитию исследований в области химии и физики живого. В руководимом им Институте химической физики АН СССР был создан отдел во главе с Рапопортом, и теперь в стране появился еще один центр генетических исследований.

Уже говорилось об антилысенковских настроениях членов Президиума АН П.Л.Капицы , И.В.Курчатова , В.А.Энгельгардта , таких крупнейших ученых как физики И.Е.Тамм , А.Д.Сахаров , М.А.Леонтович .

Громко выражали свое несогласие с Лысенко математики А.А.Ляпунов и А.П. Александров . Может быть, не так громко, но вполне определенно антилысенковски были настроены А.Н.Колмогоров и С.Л.Соболев . И это далеко не полный список крупнейших ученых, создателей и руководителей новых и важнейших для государства отраслей науки - атомной физики, ядерной энергетики, космонавтики, химии полимеров. Без них захирел бы военно-промышленный комплекс, а без этого комплекса дальнейший прогресс страны и не мыслился. Поэтому оппозиция Лысенко день ото дня становилась все более могущественной. Общими стараниями этих ученых в написанный для Хрущева доклад о контрольных цифрах развития народного хозяйства на предстоящее семилетие был внесен пункт, с точки зрения Лысенко провокационный, так как он подводил базу под экспансию точных наук в сферы биологии, до сих пор рассматривавшиеся им как его личная вотчина.

Пункт этот гласил: "Значение комплекса биологических наук будет особенно возрастать по мере использования в биологии достижений физики и химии. При этом большую роль будут играть такие отрасли науки, как биохимия, агрохимия, биофизика, микробиология, вирусология, селекция, генетика" ( 11_117 ). Позже в этом же году, основываясь на данном положении уже как на директиву партии, А.Н.Несмеянов писал в газете "Правда": "По мере химизации и проникновения физики в биологию ... значение комплекса биологических наук будет быстро возрастать, и в будущем, вероятно, физико-химической биологии предстоит быть лидером естествознания" ( 11_118 ). Он говорил о необходимости ускорить создание научных городков в Новосибирске , Иркутске , Пущино (научный городок биологических исследований, который предполагалось построить на Оке вблизи Серпухова в 100 км от Москвы ( 11_119 ), и это тоже был удар по Лысенко, ибо он не мог не знать, что в этих центрах планировалось развитие отнюдь не его направления.

Лысенко выводило из себя то, что лидеры точных наук вмешиваются в чисто биологическую работу, "развращают" молодежь, помогают устраивать "сборища", с его позиций вовсе не научные, а провокационные. ("Какая там может наука разбираться? Никакой! Какой там академик Тамм или морганист Дубинин ученые? Только борьбой со мной и держатся около научных кормушек! Я вот на них скоро в суд подам за клевету на меня", - прохрипел он как-то во время наших бесед).

И на самом деле лысенковскую оборону то в одном, то в другом месте прорывало. То с благословения ректора Ленинградского университета А.Д. Александрова в мае 1958 года проходило Всесоюзное совещание по применению математических методов в биологии, подготовленное профессором П.В.Терентьевым и известным генетиком Р.Л. Берг ( 11_120 ).

На первом его заседании присутствовало 137 человек, на втором - 154 человека, а всего было пять заседаний с докладами П.В.Терентьева, академика И.И.Шмальгаузена , доцента Р.Л.Берг и других ученых.

То на биофаке МГУ под эгидой Московского общества испытателей природы в июне того же года благодаря помощи Президента Общества В.Н. Сукачева проходило совсем уж морганистское "сборище" - Совещание по полиплоидии у растений ( 11_121 ), где число участников превысило 500 человек, и где триумфально звучали доклады людей, о которых Лысенко не мог и помыслить без содрогания, - А.Р.Жебрака ( 11_122 ), В.В.Сахарова ( 11_123 ), В.Л.Рыжкова ( 11_124 ), А.Н.Луткова ( 11_125 ) и других.

Докладывались работы, из коих следовало, что морганистские "измышления" вовсе не перестали будоражить мозги советских ученых, а даже проникли в среду молодежи и перепортили многих до последней степени: "бредни" воплотились во вполне законченные исследования учеников В.В.Сахарова и А.Р.Жебрака, их вчерашних студентов в Московском фармацевтическом институте, как, например, в работах В.С.Андреева ( 11_126 ), и даже студентов Московского университета, например, В.К. Щербакова ( 11_127 ). (Вот, опять просмотрели зарождение морганистского подпольного центра - и где? Кто бы мог подумать? В каком- то фармацевтическом институте!

Нет, это просто уголовники, - шипел в эти дни И.И.Презент .

- Их прогнали с насиженных мест, позакрывали их лавочки, провели товарищеские суды чести, а оказывается, Жебрак окопался-таки в Москве и почти легально вместо подготовки провизоров для аптек кует кадры морганистов для новых лабораторий!.

А на биофаке МГУ на Ленинских горах, где аудитории ломились от желающих присутствовать на заседаниях конференции, царила праздничная атмосфера. Генетика возрождалась вполне зримо, и уже многие молодые люди лелеяли мечту - только бы попасть в лаборатории генетиков, чтобы включиться в самую интересную работу, какая только возможна для биологов! Несомненно, вместе с постоянными публикациями антилысенковских статей в "Ботаническом журнале" и "Бюллетене Московского общества испытателей природы (отдел биологический)" эти конференции производили на лысенкоистов гнетущее впечатление. Я убежден, что в эти годы Лысенко уже понимал, что если бы наука в СССР была свободна, и сами ученые принимали бы решения о том, что и как развивать, его бы уже давно лишили не только функций диктатора, но и со всех постов при выборах прокатили бы. Но в том-то и дело, что ученые в СССР никакой реальной властью в решении научных проблем не обладали, и политизация науки была всеобъемлющей. Понимая это, Лысенко стал искать защиты для себя и управы на критиков у тех, кто обладал реальной властью, - у политиков и прежде всего у Хрущева .

В это время готовили очередной пленум ЦК опять посвященный сельскому хозяйству, и Лысенко, привлеченный к подготовке материалов для будущего пленума, нашел, наконец-то, удобный момент для нанесения мощного ответного удара.

Ссылки: