Стрельба на поражение [Войнович В.Н. в армии в Польше]

- Ррротаа! С места с песней шагом маарш! Рраздва! Карасев, запевай! Карасев запевает:

Ка-ак с боями шел в Берлин солдат? Эх!

Время песне прозвенеть, прозвенеть? Эх!

Много песен можно спеть подряд? Эх!

Можно спеть, да всех не спеть, да всех не спеть?

Рота подтягивает:

Эх ты, ласточка-касатка сизокрылая,

Ты родимая сторонка наша милая,

Эх ты, ласточка-касаточка моя,

Сизокрыылаая! Трах! Бах! Об мостовую отбивает подметки идущая на ужин первая рота! Сбоку, горделиво топорща усы, идет, пританцовывая, старшина де Голль.

"Много песен можно спеть подряд?"- Но нам и этой хватит, слишком коротко расстояние от столовой до казармы. На повороте между дорогой и спортплощадкой, под фонарем в парадной форме, весь в орденах, стоит гвардии майор Догадкин.

- Карасев! - кричит он запевале.- Прекратите петь блатные песни!

- Это не блатная, товарищ майор, она в песеннике напечатана.

- Карасев, я вам говорю - это блатная песня.

- Слушаюсь, товарищ майор! И Карасев, участник художественной самодеятельности, своим сильным голосом (хоть сейчас в ансамбль Александрова) затягивает новую песню:

Над тобою шумят, как знамена,

Годы наших великих побед.

Солнцем славных боев озаренный,

Весь твой путь в наших песнях воспет? Трах! Бах! И все вместе:

Несокрушимая и легендарная,

В боях познавшая радость побед!

Тебе, любимая, родная армия,

Шлет наша Родина песню привет!..

Трах! Бах! Тратататататата!.. Что это? Это автоматная очередь. Кто-то стреляет. Зачем и в кого? Мимо несется подполковник Ковалев.

- Старшина, что вы хлебальник раскрыли? Распустите роту немедленно! Бежит дальше. Когда стрельба, строя быть не должно. Рота - слишком большая мишень.

- Разойдись! А от склада ОВС (отдел вещевого снабжения) истошный вопль:

- Стой! Застрелю! Комбату повторять приказание не нужно. Он тут же распластывается на мостовой и кричит лежа:

- Часовой, я подполковник Ковалев!

- Лежать! Застрелю!

- Часовой, я подполковник Ковалев! Что случилось?

- Застрелю!..

За ужином первые слухи: двое неизвестных в гражданской одежде напали на часового. Часовой открыл огонь. Один из нападавших убит наповал, другой ранен и доставлен в санчасть. Легко ранена проходившая мимо официантка из офицерской столовой. Пуля, ударившись о мостовую, рикошетом сорвала кожу на виске. Еще бы миллиметр, и?

Наутро нас собирают в "ленкомнате". Догадкин рассказывает о том, что произошло вчера. Молодой курсант, салага (мы-то второй год служим, старые), стоял на посту. Вдруг с разных сторон появились двое в спортивных костюмах. Курсант крикнул:

- Стой! Кто идет?! Они не остановились. Курсант еще раз крикнул, но они продолжали идти на него. Курсант дал очередь из автомата, один упал. Другой успел сорвать печать, открыть дверь и скрыться в складе. Часовой вошел туда, увидел нарушителя, направил на него автомат и нажал на спусковой крючок. Автомат не выстрелил. Впоследствии выяснилось, что заело затвор. Часовой выхватил штык-нож и замахнулся на нарушителя. Тот остановился. В это время часовой услышал за спиной топот чьих-то сапог и, решив, что это новое нападение, закричал не своим голосом:

- Стой! Застрелю! И пока не пришел в себя, не подпускал ни подполковника Ковалева, ни дежурного по части, ни начальника караула, отвечая на все призывы:

- Не подходи! Застрелю! Одним из нападавших оказался сержант, заведующий складом. Сержант собирался в отпуск, надо было сдавать склад, но там была недостача: сержант часть имущества продал полякам и пропил. Он подговорил своего дружка, они опять же выпили, переоделись в спортивные костюмы и пошли к складу. Один должен был отвлечь часового, другой сорвать печать. Утром, обнаружив сорванную печать, сержант отказался бы подписать акт приемки, и вся вина легла бы на караул.

Но вышло иначе. Получив два ранения, сержант ночью умер в санчасти. Дружок его сидел на гауптвахте. Ужас происшедшего заключался еще и в том, что сержант ехал домой не просто так, а хоронить сестру. Ее завалило в шахте. Мать дала телеграмму. И вот теперь у нее нет ни дочери, ни сына. Рассказом Догадкина мы были потрясены.

Ефрейтор Бакланов спросил майора, дадут ли теперь часовому отпуск. Догадкин изменился в лице:

- Отпуск? За что?! За убийство?!

- Но ведь он действовал по уставу,- растерялся Бакланов. - Говорят, в таких случаях полагается отпуск?

Да, так нам говорили. Если убьешь, стоя на посту, кого-то, кто не подчинился твоей команде, получишь десять дней отпуска плюс время на дорогу. У каждого из нас была возможность отличиться таким образом, когда мы стояли в карауле, а самовольщики шныряли туда-сюда. Что ж, мы в них стрелять, что ли, будем? Заметишь крадущуюся фигуру, спросишь негромко:

- Кто идет? - ответят:

- Свои?. Подпустишь поближе, вглядишься - действительно свой. Ну и иди куда идешь! Но на втором году нашей службы пришло пополнение, о котором я упоминал. Новички ни своих, ни чужих не признавали, и по ночам то там, то здесь раздавались автоматные очереди, правда, до сих пор мимо цели, но когда в караул заступали салаги, на ночные вылазки мало кто решался. И теперь этот злосчастный подвиг был совершен салажонком, но, ставя себя на его место, каждый думал: а как бы я поступил?

Нас все время пугали. Бывшая немецкая территория. Двадцать процентов населения нас ненавидит. А тут еще шпионы, которых особый отдел вылавливает чуть ли не ежедневно?

- Товарищ майор, на него же напали, допытывался Бакланов.- Что ему было делать?

- Что угодно,- сказал Догадкин. Стрелять в воздух. Кричать. Отбиваться прикладом. Тут же все рядом, сразу бы подбежали.

- Но ведь по уставу? - настаивал ефрейтор.

- Дурак ты, Бакланов! Догадкин вздохнул и покачал головой.- Какой там устав, когда мать осталась сразу без двух детей.

Ссылки: