Киев и Манеж [Войнович В.Н. и конец "оттепели",1962]

В декабре 1962 года я был в Киеве, куда приехал с делегацией московских писателей. Я ехал в двухместном купе с очень посредственным, но очень рекламируемым и очень самовлюбленным поэтом Егором Исаевым , который всю ночь не давал мне спать: пьяный читал стихи, утверждая, что он первый и единственный в мире понял философию войны.

В нашей группе была Наташа Тарасенкова , прозаик, очень милая женщина. Сначала нас повели к руководителям Союза писателей . Среди них был живой украинский классик Павло Тычина , стихи которого я учил в запорожской вечерней школе на уроках украинского языка. Мне было так же странно видеть его живьем, как было бы странно встретить Тараса Шевченко. Он говорил по-русски и приятно меня удивил, сказав, что читал мою повесть и получил удовольствие. Потом были встречи с молодыми украинскими "письменниками". Некоторые из них говорили только на "ридной мове" и даже делали вид, что по-русски не все понимают. Очень известная украинская поэтесса Лина Костенко стала по-украински отвечать на какието вопросы Наташи. Недолго послушав, Наташа взмолилась:

- Линочка, извини ради бога, но ведь мы с тобой вместе учились в Литинституте . Ты же знаешь, что я ничего не понимаю по-украински, а я знаю, что ты очень хорошо говоришь по-русски. Я не шовинистка, я ничего не имею против украинской культуры, но, пожалуйста, говори со мной по- русски. Лина внимательно выслушала и стала длинно отвечать по-украински. Наташа, естественно, ничего не поняла и, не поняв, расплакалась.

Я, в отличие от Наташи, не только понимал украинский, но и сносно говорил на нем, поэтому у меня проблем в общении с киевскими коллегами не было. Тем более что они, так же, как и мы, советскую власть не любили. Как раз во время нашего пребывания в Киеве в Москве разразилась гроза, вошедшая в историю,- посещение Никитой Сергеевичем Хрущевым, которого в газетах уже иначе как "дорогим Никитой Сергеевичем" не называли, художественной выставки в Манеже . Той самой, где безумный вождь плевался, топал ногами, грозил кулаком, обзывал художников "пидарасами" и стращал их разными карами. Вот тогда-то и похолодало.

За истерикой в Манеже последовали, как это официально называлось, две встречи руководителей партии и правительства с художественной интеллигенцией.

Сначала в Кремле - там Хрущев набросился на молодых писателей, и особенно досталось Вознесенскому и Аксенову .

Вторая встреча в том же духе была на Ленинских (Воробьевых) горах . Второе совещание вел секретарь ЦК КПСС по идеологическим вопросам Леонид Ильичев . Я, по малой известности, на тех встречах не был и удостоился только приглашения на сборище рангом пониже, на котором председательствовал тогдашний секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев . Но и там все выглядело достаточно зловеще. Одни писатели нападали, другие жалко оправдывались, третьи пытались отмолчаться. Некий Кузьма Горбунов набросился на Степана Щипачева за то, что тот, будучи руководителем Московского отделения Союза писателей , вел ревизионистскую линию (очень страшное тогда обвинение) и допустил принятие в члены Союза многих молодых ревизионистов (в числе которых, напомню, был и я).

Щипачев вышел на сцену и дрожащим голосом произнес:

"Я знаю, ты хочешь моей крови, Кузьма!" Горбунов со своего места радостно ржал. Было видно, что он действительно хочет крови. Может быть, даже не в фигуральном смысле.

Ссылки: