Оглавление

Форум

Библиотека

 

 

 

 

 

Тихомолов Б.Е.: у партизан: Жучок, рассказ

С базового аэродрома мы вылетели налегке. Упакованные в фанерные ящики медикаменты весили всего триста килограммов, поэтому нам предстояло еще сесть на прифронтовом аэродроме и догрузиться какими-то специальными минами с часовыми механизмами, детонаторами, патронами - словом, всем тем, в чем особенно нуждались партизаны. Выпавший за ночь обильный снег тщательно прикрыл израненную землю, припудрил макушки сосен, нагромоздил сугробы. Кругом стало чисто, опрятно, словно не было здесь боев, не полыхали пожары, не лилась человеческая кровь. Только вдоль дороги, напоминая о недавних битвах, чернели кузова опрокинутых машин, походных кухонь, да торчали, уставившись в небо стволы разбитых орудий. Мы с трудом разыскали аэродром, оказавшийся обычной деревенской улицей. Вдоль одной стороны ее, тесно прижавшись друг к другу, стояло несколько чудом уцелевших бревенчатых хат, а вдоль другой - самолеты, - истребители и штурмовики. Сзади них тускло желтел песчаным откосом высокий берег речки, обильно занесенной снегом. За речкой начинался бор, из-за которого валили густые столбы черного дыма. Там была линия фронта.

Подрулив к прикрытой брезентом груде уложенных ящиков, я выключил моторы. Начальник штаба, щуплый носатый капитан с мефистофельским профилем, щурясь от дыма трубки, старательно накладывал сургучные печати на пакет. Увидев меня, он кивнул и, продолжая работать, сказал:

- Ну вот, хорошо. Прилетели, значит? Одну минутку, я сейчас. Я положил перед ним документы. Смолистый запах расплавленного сургуча и висящие в воздухе синие струйки табачного дыма придавали комнате, заваленной папками и рулонами карт, такой домашний вид, что я прислонившись к горячей печке, блаженно зажмурил глаза: "А может, и нет войны? Может, это только сон? И этот капитан в накинутой на плечи шинели, и этот отдаленный гул артиллерийской перестрелки?"

- У нас очень важный груз, но полторы тонны, - сказал капитан, рассматривая грузовые документы.- Не много ли будет? Я прикинул.

- Нет, ничего. Грузите, - сказал я и вышел на улицу. Самолет уже грузили. Три бойца, сняв телогрейки, подтаскивали к трапу тяжелые ящики с минами. Тут же вертелись мальчишки, кричали звонко:

- Товарищ техник-лейтенант, а это можно тащить?

- Можно, - отвечал из самолета борттехник.- Тащите! Кряхтя и высовывая от усердия языки, ребята таскали груз, который полегче. Одеты мальчишки были кто во что горазд: кто в старую, не по росту телогрейку, кто в немецкий мундир до пят, кто в женскую кофту. На ногах у кого были валенки с дырявыми пятками, у кого - старые опорки. Только один был одет во все новое: защитного цвета телогрейка, гимнастерка, синие суконные штаны-галифе, аккуратно подшитые валенки. Все было по росту и впору, лишь великовата шапка. Она беспрестанно съезжала на лоб, и мальчик быстрым привычным движением то и дело поправлял ее. Старался он изо всех сил. Подняв ящик и взвалив его на спину, он, согнувшись до самой земли, торопливо побежал с ним к трапу. Бортрадист Бедросов, худощавый сержант с широкими черными бровями, подхватив груз, сказал:

- А ты крепкий, Жучок, молодец! - и, увидев меня, предупреждающе шепнул: - Майор! Мальчик оглянулся, поправил шапку и, лихо взяв под козырек, поздоровался со мной:

- Здравствуйте, товарищ гвардии майор!

- Здравствуй, - сказал я.- Это ты, Жучок?

- Я!- глядя на меня живыми серыми глазами, с готовностью ответил мальчик.

- Что-то имя странное у тебя. Или это прозвище? Не похоже. Жучок должен быть черным, а ты - светишься весь. Мальчик снисходительно улыбнулся:

- А это не имя. Фамилия у меня такая - Жучок. А звать Иваном. Иван Жучок.

- А сколько тебе лет?

- Четырнадцать. Я посмотрел на него с недоверием:

- Будто? Жучок смутился, поправил шапку и принялся носком валенка ковырять ямку в снегу.

- Ну, не четырнадцать, конечно, а одиннадцать, - признался он.- Это я так, прибавляю, чтобы в бой меня взяли - фашистов бить. Да вот все говорят - мал. А я из пулемета могу стрелять, гранаты бросать. Внезапно он обернулся, посмотрел укоризненно на своих застывших от любопытства товарищей:

- Ну, чего стали?! Уж и поговорить не дадут. "Мстители"! Грузить надо, помогать фронту. Как уговорились- И ко мне: - Разрешите продолжать погрузку, товарищ гвардии майор?

- Грузите, - ответил я и отошел от самолета. Темнело. Сосновый бор наливался чернотой. И только там, где дымились пожары, розовели слегка макушки сосен да грязноватым заревом отсвечивали облака. Изредка глухо, раскатисто ухало. Мерцая в морозном воздухе, взлетали ракеты. Вылетать было рано, и я стоял, задумавшись, глядя на сверкающие вдали орудийные сполохи. Кто-то, поскрипывая снегом, подошел ко мне сзади, вздохнул и помолчал, видимо не решаясь заговорить. Я обернулся. Это был Жучок.

- Ты ко мне?

- К вам! - обрадовался мальчик.- Я хочу попросить? Товарищ командир, возьмите меня с собой к партизанам! Там мое родное село.

- Ах, вон оно что! А ты разве нездешний?

- Нет, здешний.

И он назвал местечко, куда лежал наш путь. Я подозрительно покосился на мальчика. Знал ли он наш маршрут, или это случайное совпадение?

- Нет, Ваня, мы летим совсем не туда, - проверяя его, соврал я.- Мы - правее. Значительно правее.

- Ну и что же? - просто ответил он.- Ведь на запад же? За линию фронта! - и добавил мечтательно: - Мне бы лишь к партизанам попасть, а уж там я доберусь. Моего батьку каждый знает. Он у меня боевой, хороший! И в голосе его послышались такие теплые, горделивые нотки, что сердце мое дрогнуло, и я едва не сказал: "Ну, ладно, давай!" И сказал бы, если бы вдруг кто-то не крикнул сердито:

- Ты опять здесь, дрянной мальчишка?! Это был начальник штаба.

- Все готово, - сказал он, обращаясь ко мне.- Можно вылетать. Погода в Куреновской хорошая? Стоявший поодаль Жучок вскрикнул сдавленно:

- К батьке! Капитан сердито фыркнул:

- Вот чертенок! Сладу с ним нет, - и, как бы извиняясь, пояснил:

- Это воспитанник наш. Сын полка. Рвется на фронт, к партизанам, фашистов бить. Отряд организовал "мстителей". Видали сорванцов у самолета? Трижды на передовые бегал. Мне за него влетало не раз - командир в нем души не чает. Говорит: "Отвечаешь головой". Начальник штаба, протянув мне журнал и пакет, подсветил фонариком:

- Вот, распишитесь. Пакет вручите командиру. На горизонте за лесом один за другим неслышно вспыхнули взрывы. Выхваченные из темноты самолеты окрасились на миг в бордово-красный цвет, блеснули стеклами кабин и вновь потерялись в ночи. Расстегнув шинель, капитан прикрылся от ветра полой, закурил. Огонек его трубки затлел, засветился, озарив кончик сухого, хрящеватого носа.

- Ну, майор, ни пуха вам, ни пера! - Пошли Жучок. Но Жучка не было.

- Удрал, - добродушно проворчал капитан.- Обиделся. В иссиня-черном бархатном небе горят, переливаются звезды. С высоты двух километров они кажутся ярче и холодней. Внизу, под самолетом темнеют леса с извилистыми лентами заснеженных рек, с прямыми, тонкими ниточками шоссейных и железных дорог. Села и хутора угрюмо спят, настороженные, непокорные. Здесь, в этих лесах, враг не был хозяином. Положив на колени планшет, штурман склонился над картой. Тусклый свет лампочки освещает штурвал, кисть руки и, мягко отражаясь от приборов, вырисовывает широкоскулый профиль с упрямо сжатыми губами. Губы шевельнулись, что сказал штурман, я не расслышал. Что-то грохнуло, затрещало, и перед глазами запрыгали голубые молнии. Удары, тяжелые и частые, потрясли самолет. В наушниках крики радиста:

"Истребитель!" И снова: "Тук-тук-тук!" - стрельба из бортового пулемета. Потом все кончилось так же резко и неожиданно. В наушниках тяжелое дыхание радиста и хриплый голос:

- Товарищ командир! Атака отбита. Фашист подожжен! Я силюсь унять дрожь в коленках. В горле пересохло, и, так же как радист, хриплым голосом отвечаю:

- Молодец, Бедросов! В кабине густо пахнет пороховыми газами. Светятся циферблаты приборов, мерцают звезды на небе. Они кажутся ярче, даже видно крыло, поблескивающее металлом. Штурман возится в своем кресле, вытягивает шею, смотрит за борт.

- Правый мотор горит, - угрюмо, без волнения докладывает он.

- Что?! Правый мотор? - Я приподнимаюсь на сиденье:- А-а, ч-черт!? Из-под капота по крылу, словно уголки пионерского галстука, трепещут красные язычки. "Пожар!" - страшное слово для летчиков. Это означает: "Секунд через тридцать-сорок взорвутся баки. Надо прыгать с парашютами!" Охваченный страхом, я бессознательным движением руки перекрываю бензокран увеличиваю до отказа обороты горящему мотору: так скорее выработается бензин из карбюратора. Борттехник, согнувшись в проходе, срывает пломбу с огнетушителя. В кабине поблескивают оранжевые зайчики. Мне видно напряженное лицо бортмеханика - смертельно бледное, с расширенными глазами. Смотрит на меня, ждет команды. Пламя хлещет по крылу. В кабине светло, как. днем. Удушливый дым забивается в легкие. Машина резко дергается - остановился мотор. Так, хорошо! Я киваю головой: "Давай!" Бортмеханик дергает рычаг. Секунды бегут: вот-вот взорвутся баки. Болит охваченное страхом сердце. Скорее! Прыгать! Громко кричу:

- Надеть парашюты! Покинуть самолет! Борттехник исчезает. За ним, путаясь в привязанных ремнях, выбегает штурман. Я остался один. Левый мотор ревет с предельной нагрузкой. Сквозь дым успеваю заметить - высота теряется. Медленно, но теряется. Слишком сильно нагружен самолет. Пламя бушует. Пора! Тяжело, как свинцовую, поднимаю руку, чтобы нажать кнопку - сигнал для прыжка. Там, в фюзеляже, зажжется красная лампочка, и я останусь один. Совсем один. Тогда я заглушу мотор, введу машину в планирование, вылезу из тесного сиденья, побегу в фюзеляж, сниму с крючка парашют, пристегну к карабинам и только потом прыгну. Сзади возня, какой-то шум, крик. В проеме между кресел показывается борттехник. На лице его растерянность. Правой рукой он тащит кого-то за шиворот.

- Вот, видали?! В чехлах сидел! Передо мной стоит Жучок, растрепанный, без шапки. Лицо в черных масляных пятнах, в глазах восторг и восхищение. Рука моя безвольно падает на штурвал. "Пять человек и - четыре парашюта!" Противоречивые чувства - радости и гнева, страха и надежды охватывают меня. Некоторое время сижу в замешательстве, не знаю, что предпринять, и вдруг замечаю - в кабине темно. Голос штурмана, спокойный и какой-то безразличный, доходит до меня словно издали:

- Пожар прекратился. Мотор горел пятьдесят восемь секунд. Я откидываюсь в кресле, облегченно вздыхаю. Волна радости сладкой истомой разливается в груди. В темноте нащупываю прижавшегося в проходе Жучка, ласково глажу коротко остриженную голову, потом мягко выталкиваю из кабины. Борьба еще не кончилась, опасность еще не миновала. Штурман сидит в кресле, сверяет карту с местностью. В проходе настороженно замер техник. По-прежнему ярко горят звезды, чернеет лес внизу. Гулко, с надрывом рокочет мотор, и стрелка высотомера, с которого я не спускаю глаз, ползет по шкале все ниже и ниже. Нет, опасность не миновала. Она впереди, в неизвестном. Партизаны ждут нас, чтобы решить задачу, важную для фронта, и я отгоняю соблазнительную мысль - сбросить груз и налегке вернуться домой. Нет, мы должны долететь! Даже ценой самолета! Даже? Я поворачиваюсь к штурману:

- Сколько километров до Куреновской?

- Сто.

- Это много, не дотянем.- И к борттехнику:- Груз сохранить, остальное - все за борт! Техник вздрагивает, умоляюще смотрит на меня. 8 глазах страдание. Я понимаю его: самолет новый, инструмент, домкраты - все новое.

- Все, все за борт! Живо! Даже пулеметы! В наушниках восклицание радиста:

- Товарищ командир!?

- Отставить! Выполняйте приказание! Техник исчез. Штурман неловко выбирается из своего сиденья, останавливается, молча жмет мне руку, лежащую на штурвале. Мотор тянул из последних сил, звенел, переливался на высоких нотах и все же самолет снижался. Уже вдали были видны костры на партизанском аэродроме - три пары огоньков. Но нет, не дотянуть до них. Не отрывая взгляда от костров, спрашиваю техника:

- Все лишнее сбросили? Все, товарищ командир! - торопливо ответил он.- Даже сиденья отвинтили.

Костры замерцали и потухли, скрывшись за макушками сосен. Самолет снижался. Внизу, под нами, зловеще чернел лес, рядом, близко. И ни одной полянки, ни одного просвета! Самолет подбрасывало слегка, словно он уже задевал крыльями за деревья. Он еще жил. Еще билось его сердце, и пульс штурвала, вздрагивая, отсчитывал последние минуты. Металлические пряжки кожаных перчаток отражали звезды. В темноте кабины отчетливо белели лица с плотно сжатыми губами. И одна и та же мысль в расширенных глазах: "Вот сейчас? самолет врежется в лес. А сзади смертоносный груз. Удар! Взрыв? Столб огня, и - все будет кончено".

- Где чехлы? - не обращаясь ни к кому в частности, хрипло спрашиваю я.

- Что? - наклоняясь ко мне, переспросил техник.

- Чехлы! - заорал я. - Где чехлы?! Теплые моторные чехлы?! Техник виновато втянул голову в плечи.

- Здесь, не выбросил. А что?

- Обернуть коробки с детонаторами!? И снова чернота внизу, густая, непроглядная. Лес внезапно оборвался, и перед нами снежной белизной возникла длинная прогалина. Кто-то хрипло сказал:

- Охх! Может быть, это был общий вздох надежды и облегчения? Я резко приглушил мотор, включил фары. Два ослепительно ярких луча уперлись в снег, бугристый, неровный. Навстречу нам, отбрасывая тени, неслись торчащие стволы обломанных деревьев и черные сплетенья корневищ. Заученным движением я медленно тянул штурвал на себя - сажал машину. В полуоткрытую форточку с унылым свистом врывался ветер. Свист, постепенно меняя тон, переходил на басовые ноты. Самолет терял скорость. Это было его последнее дыхание. Сиял, искрился снег. Кто- то вбежал в кабину:

- Товарищ командир, детонаторы обернуты! В тот же миг самолет зашуршал брюхом по снегу. Вцепившись обеими руками в штурвал, я инстинктивно откинулся назад. Жесткий толчок, треск. Самолет подпрыгнул, встал на дыбы, повалился вниз. Опять толчок, грохот ящиков в фюзеляже, скрежет, металлический звон. Вслед за тем - тишина.

В кабине, оседая, кружилась снежная пыль. Снаружи в ярких лучах фар, кивая ветвями, качался потревоженный ствол осинки, а по нетронутой белизне моталась зигзагами тень длинноухого зайца. Звонкий детский смех прозвучал неожиданно:

- Вот. напугали зайчишку!? Улю-лю, косой! Я вздрогнул, приходя в себя, отпустил штурвал и выключил фары. Часа через два томительного ожидания мы услышали скрип лыж по снегу. Я приказал сидеть тихо; это могли быть и немцы. Рядом, прижавшись ко мне, стоял Жучок. Шаги ближе. Треснула ветка, и кто-то громко сказал:

- И где их искать? Словно сквозь землю провалились! Жучок встрепенулся:

- Батя! Через два дня за нами прилетел самолет. На этом и закончились наши полеты к партизанам.

Ссылки:

  • ТИХОМОЛОВ Б.Е. В 140-М ПОЛКУ АВИАЦИИ ДАЛЬНЕГО ДЕЙСТВИЯ
  •  

     

    Оставить комментарий:
    Представьтесь:             E-mail:  
    Ваш комментарий:
    Защита от спама - введите день недели (1-7):

    Рейтинг@Mail.ru

     

     

     

     

     

     

     

     

    Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»