Тихомолов Б.Е. Это что - Америка? Какой-то аэродром - далее Баку

Все вокруг было разбито, разворочено, выжжено. Даже сугробы снега не могли скрыть трагических следов войны. Хозяин-генерал был в отчаянии:

- Да куда же я вас положу?! Кинулся к телефону, чтобы позвонить в город, там должна быть гостиница для экстравагантных случаев, но Голованов властно положил руку на аппарат:

- Ни в коем случае! О нашем прилете никто не должен знать. Странно все это, таинственно. Ночевали на полу в чудом уцелевшей хибарке, которая была сверху донизу набита постоянными ее жильцами - тощими голодными клопами. Кошмарная ночь! А наутро - туман, и как назло потеплело. Самолеты покрылись корочкой льда. Обледенение. Попробуй тут улети! А лететь мы знали куда - в Баку . Только не знали зачем. А спрашивать боялись. И где же тут Америка? Где Вашингтон? Ждали до полудня, с душевным трепетом поглядывая на хибарку. Неужели ночевать? Нет, это немыслимо! И лететь опасно. С обледенением в полете шутки плохи. Тут уж не помогут никакие качества пилота: разом превратишься в кусок льда. А туман стоял. Иногда он редел, становился светлым. Значит, толщина его небольшая, и там солнце. А что, если пробиться вверх и пойти по курсу до Каспия? Уж возле моря-то наверняка хорошая погода. Голованов смеется:

- Что, клопов испугались? Ладно, давайте попробуем. Хозяин-генерал-сама готовность: нужна горячая вода - пожалуйста! Быстро вскипятили, наполнили цистерны и полили из шлангов самолеты. Тонкая корочка льда с протестующим звоном сползла на снег. Запустили моторы, прогрели и один за другим пошли на взлет, в туманную хлябь. Стекла тотчас же мазнуло кристалликами изморози, но немного. Пошли низом. Местность явно понижалась, и мы уже шли над калмыцкими степями, пробиваясь через щель, между землей и облаками. А через два часа полета впереди порозовело, облака ушли назад, и мы вырвались на ослепительный морской простор, с голубым пологом неба и сияющим солнцем. Море тихое, гладкое. Справа - прямой линией тянулся песчаный берег, устье, реки с камышами и масса птиц. Прижимаю машину к самой воде. Вот сорвалась спугнутая нами стайка диких уток и пошла наперерез. Нам видно, как селезень-вожак ритмично и сильно взмахивает крыльями. Но мы догоняем. Селезень вывернул шею, чтобы посмотреть, и, потеряв высоту, бухнулся в воду - только брызги полетели. Куликов расхохотался. Глаза его сияли, и в эту минуту он был похож на ребенка, которому показывают сказку. И действительно, все вокруг было сказочно и непривычно. Вон впереди, на песчаном берегу, гордо выпрямив плечи, стоит возле самой воды горец в черной бурке. Подлетаем ближе. Он неожиданно расправляет полы своей бурки и, тяжело взмахивая крыльями, отрывается от земли. Орел! Вот тебе и "горец"! Баку встречает нас сильным ветром, сухим и горячим. Мы прилетели дружно, кучкой, и садимся один за другим на аэродроме ГВФ. Крутом вышки, вышки. Сердце колотится: ведь здесь же я родился! Зарулили, выключили моторы, ступили на землю, на которую с таким вожделением целились фашисты. К самолету подошли четверо. В штатском:

- Здравствуйте!

- Здравствуйте. Смотрят зорко, ощупывая взглядом. Распределились по одному, взяли машину в каре и замерли. Так, ясно - специальная охрана. А чего охранять-то- пустые самолеты? Однако это не наше дело. Взяли свои чемоданы, пошли. Поместили нас тут же, в гостинице. Шикарно! Через час пригласили к обеду. Большой зал, длинный стол, обильно уставленный закусками и выпивкой: коньяк, шампанское, водка.

- Ого! - воскликнул Белоус.- Это что - Америка?- и смачно щелкнул пальцами.- Вкусим! Вкусили. Без Голованова. Он уехал в город. А жаль. Я хотел отпроситься, походить по Баку, попробовать разыскать приют, куда меня подкинули тридцать лет тому назад, найти дом, в котором я жил в чужой семье на правах приемного сына. Меня тревожило волнение. Тридцать лет! Глушарев сказал:

- Здесь живет мой брат. Пойдем, позвоним ему, а потом вместе и отпросимся. Поднялись наверх. На стене телефон. Подходим. Со стула поднимается человек. В штатском.

- Вы хотите звонить?

- Да, а что?

- Лучше воздержаться. Глушарев удивленно округляет свои щелочки-глаза:

- Но у меня здесь брат!

- Все равно. Мы переглядываемся. Так, понятно - раз нельзя, значит, нельзя. Пожимаем плечами, выходим. Настроение мое падает. Если нельзя звонить, значит, нельзя и в город! Ясно. Дует горячий ветер, несет поземкой песок. Неуютно.

- Пойдем домой, что ли! "Дома" нет никого. Да куда же все делись? Открываем одну дверь, открываем другую - пусто! Наконец нашли. Все собрались в самой большой комнате. Сидят на койках, гадают: куда летим, зачем? А где же Америка? А где Вашингтон? Или, на худой конец, - Нью- Йорк?

Ссылки: