Визит Николая I в Симбирск, 1836

Получено известие, что государь Николай Павлович посетит Симбирск. Не описывать же мне, как готовился город к приезду государя: суета, хлопоты, белят, метут - всегда и везде один порядок. Разве расскажу весьма важный случай удивительной находчивости частного пристава. В Симбирске жили две старые девицы, сестры Ивана Ивановича Дмитриева , поэта и министра. К этим старухам и приступа не было для полиции; на вся-кое требование полиции - один ответ: "да что ты, батюшка, никак с ума сошел; разве не знаешь, что у меня брат министр!? Полиция ретировалась. Деревянный дом на Покровской улице, чуть ли не ровесник Симбирску, девственно существовал со своего создания; улица - одна из главных, на пути проезда государя, полиция претендовала побелить дом. Частный пристав лично предъявлял требование и встретил неопровержимый аргумент: "мой брат министр". Частный пристав хотя и был ошеломлен, но важность обстоятельств выжала его находчивость; он, подумавши, отвечал:

"Оно, конечно, у вас братец министр, я и уважаю, но и у меня дяденька царь Соломон, а потому побелить извольте". Этим доводом так озадачились старухи, что покорились и выбелили дом. Коснувшись почтенных старух, каюсь в своем плутовстве. У этих старушек-девиц воспитывалось по племяннице, девицы прехорошенькие и уже в возрасте невест. Старухи страстно любили своих красавиц, не надышатся на них, утеха остальных дней старух, жизнь которых была связана с красивою юностью; о замужестве племянниц не могло быть и в помышлении, девицы жили в очарованных замках, знакомых старухи не имели, потому что - брат-министр.

В нашем маловерующем и развратном веке побеждают и Черномора и Бабу- Ягу. Приехали в отпуск два гусара (ох, эти гусары!); говорят, будто девицы и не видали гусар, а племянницы ушли от милых и дорогих тетенек с незнакомыми, ушли в один претемный вечер. Объяснить этот непонятный казус для всех была задача, но я легко и здраво разрешил колдовством.

Хотя я знал, где венчались гусары, но когда сестры министра потребовали поймать преступных гусар, я рассвирепел. Да, помилуйте: я начальник нравственной полиции и в моем присутствии смеют совершаться такие скандалы. Я немедля разделил команду на два отряда и на попонках послал по двум дорогам (шагом, вместо проездки), с приказанием привести живых или мертвых - вот как строго! А колдуны-то венчались возле дома, в церкви Покрова. Что делать, сплутовал и признаюсь. Сестры министра в справедливом гневе отказали в наследстве преступным племянницам и не пускали на глаза, грозно сердились целую неделю. С шалунами-гусарами совершилась метаморфоза: шалуны превратились в благородных, добрых помещиков и в уважаемых членов общества.

Говорят, за признание - половина прощения, надеюсь!

За три дня до приезда государя народ из далеких деревень: татары, чуваши, мордва, русские на четыре версты заняли почтовую дорогу по обеим сторонам, тут и ночевали. Государь приехал перед сумерками, занял дом губернатора. Граф Бенкендорф при встрече со мною обнял меня, называл по фамилии, назвал меня лучшим своим помощником и проч. С приездом государя весь народ города и с дороги наполнил большую площадь перед домом губернатора и около собора. Жандармы, полиция были спрятаны в соседних домах, но тишина и благонравие толпы были образцовые во все время. На другой день утром назначен прием. (В "Записках" Жиркевича отмечено, что император приехал в Симбирск 22 августа 1836 г. - Примеч. ред. издательства "Индрик", М., 2003). Вот память мне изменила - в день приезда государя или перед тем получен приказ об увольнении Жиркевича? Не помню. О себе скажу, что я усердно готовился и хотел быть умным, голову свою наполнил статистикою губернии до точности, чуть ли я не мог отвечать, сколько в губернии тараканов; пути сообщения, торговля, промыслы - все как на ладони. Но вышло, что я оказался... вот увидите.

Я знал, что мой шеф, граф Бенкендорф не щеголял памятью; в мое время в Питере, делая визит французскому посланнику и не имея с собою карточки, приказал швейцару записать, а на вопрос: как прикажете? - граф забыл свою фамилию, да уже граф Орлов ехавши крикнул: "Бенкендорф!"

Граф поскорей вернулся, твердя свою фамилию, и записался. Для представления я написал записочку своей фамилии и адъютанта. Граф благодарил. Дворян было столько, сколько могла вместить большая зала; дворяне помещались около стены с окнами, а служащие у противной стороны. Государь вышел к дворянам и весело сказал: "Ого, вижу, что я приехал в черноземную губернию, такой рост не везде встречается! Нарочно или случайно, с головы ряда стояли человек 18 ростом выше государя. Представлять дворян должен был губернский предводитель . Мой друг, предводитель дворянства Бестужев , был в генеральском мундире. Лакей догадался список дворян положить в задний карман мундира. У моего друга так была развита некоторая часть тела, что, при всем усилии, руки предводителя не доставали кармана. Я с удовольствием готов был помочь страдательному положению друга, но сам стоял во фронте. Государь, улыбаясь, ожидал, а список так и остался в кармане. Жиркевич был в зале, как любитель, в вицмундире. Я должен заметить, что Жиркевич был, против обыкновения, оживлен и был как дома. Видя страдательное и безвыходное положение губернского предводителя, Жиркевич подскочил и сказал государю: - Я попробую представить вашему величеству. Пошел по ряду, называя фамилии. Правда, он называл Ивана Петром, а Кузьму Степаном, но шел смело, не останавливаясь. Государь остановился перед бодрым стариком Петром Петровичем Бабкиным и сказал:

- Вашего мундира и я не знаю, скажите, какой это мундир?

- Вечной памяти матушки Екатерины, капитана Преображенского полка. Государь поклонился и сказал:

- Славного вы роста.

- Я, государь, выше был, но осел.

- Как это?

- У меня обе ноги прострелены.

Государь с милостивою улыбкою поклонился. Как попало Жиркевич кончил представление, а капризный список так и не явился на свет. Государь был очень милостив и весел; обратясь к дворянам, сказал:

- Господа, скажите, кто у вас был лучшим и любимым губернатором? Все в один голос:

- Жмакин!

Государь обернулся к Бенкендорфу и сказал:

- Вот видишь, граф Александр, можно быть взяточником и любимым. Государь подошел к нашей стороне, я стоял на фланге. Граф Бенкендорф, представляя меня, сказал:

- Жандармский штаб-офицер, в Симбирской губернии находящийся, (смотря на эполеты) подполковник... подполковник... Вижу, что граф данную мною записку мнет в правой руке, но забыл и фамилию, и бумажку. Государь улыбнулся и милостиво сказал:

- Вы Стогов? Я поклонился. Государь изволил спросить:

- Сколько лет вы здесь служите? Я был готов отвечать на самые трудные и сложные вопросы и, как камчадал, не предполагал, что государи так просто спрашивают; хорошо помню, первая цифра пролетела сквозь голову - 8, за ней 80, 800, никак не поймаю мысль, стою и молчу, чувствую - кровь приливает к голове, стою и молчу, как... умник. Государь очень милостиво, с его невыразимо привлекательной улыбкой тихо сказал:

- Ну, что ж вы молчите? Вы здесь служите три года, я помню вас и доволен вами, продолжайте служить. Я только кланялся, но можно вообразить, как я был недоволен собою. При привычной находчивости моряка вдруг на меня нашел столбняк. Я бы объяснил причину, но боюсь быть еще глупее.

Чиновников представлял Жиркевич; на левом фланге стояли удельные; государь не позволил представить их и сказал:

- Идите, я из вас "единицы" - сделаю четыре нуля. По окончании представлений государь, обращаясь к Жиркевичу, сказал:

- К тебе не идет статское платье, а к графу Адлербергу:

- Надень на него военный мундир.

Потом сказал Жиркевичу :

- Я даю тебе славную губернию, Витебскую , там у меня лучшие два элемента: жиды и поляки, поляки и жиды.

Слушая это, я чувствовал себя награжденным.

После представления назначено быть в соборе. Граф Бенкендорф приказал мне очистить собор:

- Государь не любит, чтобы очень много было. Государя все хотели видеть; мужчины представлялись, понятно, дамы избрали для себя церковь. Очистить церковь, полную дам, выгнать сливки симбирской интеллигенции - дам, от покровительства которых зависит мое спокойствие, мое существование, моя сила, мой успех, мое счастие! Прогнавши дам, остается повеситься. Велят очистить церковь - пренеприятная задача, от которой - хоть в Волгу. Говоря о тесноте, выражаются: некуда упасть яблоку, а я уверяю, в церкви дамы, дамы и только дамы, да так плотно, что и булавке упасть некуда. Насилу я пробрался в алтарь; там архиепископ с причтом в облачении. Я как можно громче сказал:

- Владыко, государь не будет в соборе, он изволит слушать обедню у Николая (кажется, так, маленькая церковь близко дома губернатора). Архиепископ сказал:

- Ну, братия, так пойдем, собирайтесь, да не забудьте чего-нибудь. Как услышали дамы мои слова, так и бросились из собора, чтобы захватить места у Николы. Я тихонько приказал архиерею остаться, церковь запереть и поставил трех часовых - не пускать, так и выпутался.

После много имел выгод, во время службы: пускал дам, оказывая дружеское покровительство. После церкви - развод. Я очертил верно симбирский баталион. Корпусный Капцевич заранее присылал по ночам из разных баталионов для показа государю. Перед представлением я составил записку о ловкости Капцевича и подал шефу. Государь делал смотр. Жандармы на лошадях и полиция едва сдерживали народ. Бенкендорф, Адлерберг, флигель-адъютанты, я - человек семь - стояли кучкою, в стороне, к середине площади. Кончив ученье, государь скомандовал:

- Рязанцы, орловцы, нижегородцы, ... вперед! Вышли, молодец к молодцу. Государь выбрал всех в гвардию, а окружному генерал-майору Мандрыке сказал:

- Отправить всех на счет Капцевича , а с ним я рассчитаюсь.

Знакомый мне Мандрыка недоумевал, кто мог доложить, тогда как делалось секретно. Просил меня узнать. На другой день чрез Бенкендорфа дворяне просили расквартировать один корпус войск. Государь весело сказал:

- Вам женихов надо? Хорошо, подумаю. На третий день сказал:

- Как ни рассчитывал, не могу, слишком далеко от границ.

Когда государь приказал подать экипаж, народ прорвал цепь и, придя в исступленный восторг, наполнил плотно пространство между государем и экипажем; нас так сдавили, что мы едва не задыхались; у ног Бенкендорфа разрешилась женщина. Бенкендорф, уже привычный к восторгам народа, но и тот испуганно сказал: "Да что же это будет, это сумасшедшие". Я сказал:

"Пока не сядет государь, нам ничто не поможет".

Долго пробирался государь к экипажу и тот - к государю; народ, действительно, как безумный, не помнил себя, молился на государя, ложился к ногам, но только государь сел в экипаж и поехал, мы остались одни. За экипажем все бежало; обгоняли и крестились, шапки, полушубки валялись на земле, восторг был невыразимый. Замечу, после многих я спрашивал, для чего все бешено бросились к государю по окончании смотра?

Единогласно отвечали: все слышали, как государь крикнул:

"Народ мой, ко мне!" - чего, конечно, не было.

Помню, один раз при выезде государя из дома какая-то женщина побежала перед лошадьми, платок с головы сняла, машет им и кричит: ура! Вдруг споткнулась и упала почти под ноги лошадей и давай кричать: караул. Бенкендорф бросился к кучеру и осадили лошадей. Государь очень смеялся. От "ура" до "караул" - один шаг. Замечу, во все пребывание государя я не видал ни одного пьяного. Государь пробыл в Симбирске трое суток; дворяне не забудут милостивого и ласкового внимания государя. В городе остались памятники: прекрасный спуск к Волге, площадь около собора превратилась в гулянье с кустарниками и дорожками, но всего не рассказать и не припомню. Государь уехал, помещики разъехались хозяйничать и охотиться, все затихло, одни удельные чувствовали себя нулем с минусом. Жиркевич с большим чувством простился со мною; не знаю, догадывался ли он, что я стоял за него горою, между нами не было слова. Как приехал он невидимкою, так незаметно и уехал. Пока не приедет новый губернатор, я что-нибудь расскажу, а рассказов - без конца.

Ссылки: