 |
История изгнания Шкловского из ЛЕФа
Эта история, то есть история изгнания Шкловского из ЛЕФа, очень красиво рассказывалась многими её участниками и людьми, которым её рассказали участники. Сами участники тоже рассказывали о ней по-разному. Шкловский писал Эйхенбауму 8 ноября 1928 года: "<...>Леф распался, не выдержав ссоры моей с Лилей Брик, разделился на поэзию и прозу. Спешно ищем идеологических обоснований. Я хочу устроиться так, чтобы часто бывать в Питере. Посмотрим, что из этого выйдет. <...> Больше всего нам нужно работать вместе, я чувствую каждый день преимущество коллективного хозяйства над однолошадным середняцким. Очень крепко целую тебя. Завален мыслями о деньгах. Литературный быт надо рассматривать как один из видов сопротивления материала, тогда, вероятно, получится, а что получится, мне неизвестно. Я очень боюсь, как бы не получилось из "Комарова" работы старого типа. Пиши мне" 1 71ф. Через два дня Чуковский записывает в дневник: "10/XI 1928. Подъезжаю к Питеру. Проехали Любань. Не спал 3 ночи. Вчера в Москве у М. Кольцова . Оба больны. У них грипп. Она лежит. Он сообщил мне новости: "Леф" распался из-за Шкловского. На одном редакционном собрании Лиля критиковала то, что говорил Шкл. Шкл. тогда сказал: "Я не могу говорить, если хозяйка дома вмешивается в наши редакционные беседы". Лиле показалось, что он сказал "домашняя хозяйка". Обиделась. С этого и началось". Бенедикт Сарнов , в свою очередь, пишет: "Однажды Лиля Юрьевна рассказала нам о своей давней ссоре с Виктором Борисовичем Шкловским. Не помню, то ли это было какое-то заседание редколлегии "Нового ЛЕФа", то ли просто собрались друзья и единомышленники. Происходило это в Гендриковом, на квартире Маяковского и Бриков. Шкловский читал какой-то свой новый сценарий. Прочитал. Все стали высказываться. Какое-то замечание высказала и она. - И тут, - рассказывала Лиля Юрьевна, - Витя вдруг ужасно покраснел и выкрикнул: "Хозяйка должна разливать чай!" - И что же вы? - спросил я. - Я заплакала, - сказала она. - И тогда Володя выгнал Витю из дома. И из ЛЕФа"
1 72ф. Василий Абгарович Катанян рассказал о конфликте В. Б. Шкловского с лефовцами на одном из "вторников" в Гендриковом переулке: "Говорили о каком-то игровом фильме, Жемчужный и Осип Максимович <Брик> довольно резко критиковали его. И вдруг выяснилось, что Шкловский принимал участие в сценарии этой картины. <...> Он стал грубо огрызаться. Тихий и скромный Виталий Жемчужный удивился и промолчал. Тогда Лиля Юрьевна предложила вместо сценария Шкловского обсудить любой другой плохой игровой сценарий. Шкловский неожиданно подскочил, как ужаленный, и закричал: "Пусть хозяйка занимается своим делом - разливает чай, а не рассуждает об искусстве!" 1 73ф.
Лавинская рассказывает это по-другому: "Итак, Леф перешёл к новому этапу. Председательствовала Лиля Юрьевна Брик. Осип Максимович бросал по этому поводу, как всегда, несколько иронические, но в то же время игриво-поощрительные замечания - одним словом, всем было понятно: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало! Маяковский молчал, и по его виду трудно было определить его отношение к этому новшеству. Возможно, всё обошлось бы без всяких инцидентов, вплоть до самоликвидации Лефа, если бы не скандал с Пастернаком и Шкловским. Как будто всё дело состояло в том, что Пастернак отдал в другой журнал своё стихотворение, которое должно было быть, по предусмотренному плану редакции, напечатано в "Лефе" - (издававшийся ЛЕФом одноимённый журнал. - В. Б.). Начал его отчитывать Брик. Пастернак имел весьма жалкий вид, страшно волнуясь, оправдывался совершенно по-детски, неубедительно, и, казалось, вот-вот расплачется. Маяковский мягко, с теплотой, которую должны помнить его товарищи и которую не представляют себе люди, видевшие его только на боевых выступлениях, просил Пастернака не нервничать, успокоиться: "Ну, нехорошо получилось, ну, не подумал, у каждого ошибки бывают!" И т. д. и т. д. И вдруг раздался резкий голос Лили Юрьевны. Перебив Маяковского, она начала просто орать на Пастернака. Все растерянно молчали, только Шкловский не выдержал и крикнул ей то, что, по всей вероятности, думали многие: - Замолчи! Знай своё место. Помни, что здесь ты только домашняя хозяйка! Немедленно последовал вопль Лили:
- Володя! Выведи Шкловского! Что сделалось с Маяковским! Он стоял, опустив голову, беспомощно висели руки, вся фигура выражала стыд, унижение. Он молчал. Шкловский встал и уже тихим голосом произнёс: - Ты, Володечка, не беспокойся, я сам уйду и больше никогда сюда не приду.
Шкловский ушёл, а Маяковский всё так же молчал. Лиля Юрьевна продолжала ругаться. Брик её успокаивал. Мы все стали расходиться. Было чувство боли, обиды за Маяковского и стыд за то, что Леф, которым жили, в который безумно и слепо верили, из-за которого сломали жизни, бросая искусство, Леф выродился в светский "салончик"" 1 74ф. О Лиле Брик часто говорят, употребляя слово "великая". Мера величия неизвестна. Возможно, это обычный человек, на котором, в силу образа жизни, сконцентрировались желания нескольких неординарных людей. Затем покатился известный снежный ком общественного интереса - уже без особых усилий. Обычный человек, никакая не хранительница, если муза - то невольная, не гений, не злодей. Не арбитр вкуса, ясное дело. Просто человек, соответствовавший своими чертами и привычками ситуации. Мне кажется, что в ней не было ничего сверхъестественного. Она оказалась в нужное время, в нужном месте - в компании одарённых людей - и с нужными навыками общения. В январе 1930 года Лиля Брик пишет в воспоминаниях: "Когда я просыпаюсь - ночь прошла, уже светает, тихо, часть гостей, должно быть, разъехалась. Выйдя из Осиной комнаты, я вдруг сталкиваюсь с Пастернаком, который выскакивает из столовой с отчаянным, растерянным лицом. Его не было среди приглашённых, очевидно, он приехал под утро, когда я спала. Он смотрит на меня невидящими глазами и выбегает без шапки, в распахнутой шубе в раскрытую дверь передней. За ним устремляется Шкловский, которого тоже не было в начале вечера и который, как выяснилось, приехал вместе с Пастернаком. В столовой странная тишина, все молчат. Володя стоит в воинственной позе, наклонившись вперёд, засунув руки в карманы, с закушенным окурком. Я понимаю, что произошла ссора". Потом произошли известные трагические события. В одном письме без даты, вероятно, во второй половине апреля 1930 года, Шкловский пишет Тынянову:
Ссылки: