Жуков в театре

Вернувшись из эвакуации в Москву, я стал усиленно наверстывать свою культурную отсталость. И как только представлялась малейшая возможность, считал непременной своей обязанностью посетить Большой театр. Я побывал на всех тогдашних спектаклях Большого театра, на всех его операх и балетах. Одет я был не по-театральному: помню, были у меня тогда стеганые ватные штаны - почему-то не защитного цвета, а синие. Вот в них я и ходил в Большой театр. Разумеется, на галерку. И вот однажды - перед началом одного такого спектакля (как сейчас помню, это был "Щелкунчик") - в Царской ложе появился Молотов с какой-то иностранной делегацией. Сыграли гимн. (Вернее, два гимна - сперва наш, а потом ихний. Или сперва ихний, а потом наш.) Все в зале встали. Потом сели. И начался спектакль. Продолжалось это недолго и никакой особой зарубки в моей памяти не оставило бы, если б не другое событие, по яркому контрасту с которым я запомнил это. Шел "Евгений Онегин". И в антракте, перед началом какого-то очередного действия (сейчас уже не помню, какого) я вдруг почувствовал: что-то произошло. И тут весь зал встал в едином порыве. Встал и я, еще не понимая, в чем дело. И расслышал в гуле жужжащих вокруг голосов повторявшееся всеми одно слово: "Жуков-Жуков-Жуков!" Все взгляды были устремлены к правительственной ложе. Не Царской, а - правой, боковой. (Справа она была от меня, от сцены - слева.) В этой ложе и появился Жуков. Весь зал стоял. Оркестр не играл никаких гимнов, и никто не "организовал" этого "вставания". Но овация все длилась и длилась. Она продолжалось не меньше пятнадцати минут, не утихая, а напротив, вспыхивая все снова и снова. И не было никаких выкриков из зала. Только новые волны, новые взрывы аплодисментов: вот показалось, что овация пошла на убыль, стала утихать, но - нет: это лишь преддверие новой волны, нового прилива народных чувств. Как вы понимаете, это была не первая овация в моей жизни. К этой форме изъявления народного энтузиазма мы все давным-давно привыкли. Но такой овации я в своей жизни никогда - ни раньше, ни позже - не слыхал. В отличие от всех, какие я знал, она была искренна. Конечно, когда Сталин отстранил и понизил Жукова, я прекрасно понимал, что сделал он это совсем не потому, что хотел восстановить революционные традиции рабоче-крестьянской Красной Армии, а просто потому, что в стране должен был быть один Верховный главнокомандующий, один генералиссимус, один человек, благодаря которому мы выиграли войну. И этим одним мог быть только он, Сталин. И все-таки? Все-таки с Жуковым ассоциировалась не революционная, а русская национальная идея, которая пугала меня тогда своей - вольной или невольной - близостью к идеям только что разгромленного нами гитлеровского национал-социализма. (Тогда, в Большом театре у меня промелькнула мысль: не с тем ли связана эта грандиозная, никем не организованная овация, что народ, как в той Отечественной войне 12-го года , хотел, чтобы спасителем России был не "немец- перец-колбаса" Барклай де Толли , а свой, родной Кутузов, так и сейчас предпочел бы, чтобы спасителем страны от немецкого нашествия считался не грузин Сталин с его неистребимым кавказским акцентом, а свой, родной, коренной русак - Жуков.) Десять лет спустя, незадолго до того как новый партийный вождь - Хрущев - снова отстранил прославленного маршала от всех руководящих постов и отправил его в очередную, кажется, последнюю в его жизни опалу, один мой друг - довольно известный художник - уверенно предрекал, что в самом ближайшем будущем в нашей стране произойдет государственный переворот и Жуков станет диктатором.

- Откуда у тебя такая информация - поинтересовался я.

- Никакой информации на этот счет, - ответил он, - у меня нет. А говорю я тебе об этом так уверенно - как художник. Ты только погляди на лица всех этих ничтожеств - Хрущева, Микояна, Кириченко, Подгорного. А потом вглядись хорошенько в лицо маршала, в этот его мощный подбородок, в упрямо сжатую челюсть. И тебе сразу все станет ясно. Этот прогноз моего друга художника, как известно, не оправдался, о чем я тогда, признаться, даже посожалел: в то время перспектива государственного переворота с Жуковым в роли диктатора представлялась мне куда более привлекательной, чем продолжающееся гниение под властью всех этих Кириченок, Подгорных и Брежневых. Но это было - потом. А в военные и первые послевоенные годы я думал иначе. Помню, тогда все повторяли чью-то (уж не Эренбурга ли?) замечательную реплику. Когда кто-то при нем сказал, что наш союз с Гитлером - это брак по расчету, он якобы ответил:

- Да, но от браков по расчету тоже бывают дети. Вот этих самых детей от того брака я и боялся. И мне казалось, что одним из них вполне мог оказаться и Жуков.

Ссылки: