Поколение, растратившее своих поэтов

Глубже всех понимал случившееся Роман Якобсон , которого настолько потрясло это самоубийство, что он заперся в своей пражской комнате, чтобы сформулировать мысли о скончавшемся друге. Результатом стала длинная статья "О поколении, растратившем своих поэтов", написанная в мае-июне 1930 года. Поколение, о котором шла речь, - это их с Маяковским ровесники, кому тогда, в 1930 году, было от тридцати до сорока пяти,

"кто вошел в годы революции уже оформленным, уже не безликой глиной, но еще не окостенелым, еще способным переживать и преображаться, еще способным к пониманию окружающего не в его статике, а в становлении". Это было поколение, которое, подобно романтикам XIX века, сжигалось "или сжигало себя - до времени: Расстрел Гумилева (1886-1921), длительная духовная агония, невыносимые физические мучения, конец Блока (1880-1921), жестокие лишения и в нечеловеческих страданиях смерть Хлебникова (1885-1922) , обдуманные самоубийства Есенина (1895-1925) и Маяковского (1893-1930). Так в течение двадцатых годов века гибнут в возрасте от тридцати до сорока вдохновители поколения, и у каждого из них сознание обреченности, в своей длительности и четкости нестерпимой.

Не только те, кто убит или убил себя, но и к ложу болезни прикованные Блок и Хлебников, именно погибли".

Жена Мейерхольда Зинаида Райх выражала свои соболезнования Лили по поводу смерти Маяковского словами, которые могли бы быть сформулированы Якобсоном: "Я думаю, что некоторым из нас - родившимся всем в одно десятилетие от 1890 до 1900-х гг.- судьба рано состариться, все съесть рано в жизни".

Через несколько лет ее саму убьют при неясных обстоятельствах. Об особенности этого поколения неоднократно говорила с автором данной книги родившаяся в 1901 г. Нина Берберова . "Мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского, - объясняла Лили, - и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях". За этим стоял не только страх состариться, но и чувство, что его не понимают, что он никому не нужен, что сам он способен любить любовью, которая мало кому по силам, но взаимности нет.

Маяковский был максималистом, он давал максимально, но и требовал не меньше. "Не счесть людей, преданных ему, любивших его, - писала Лили, "но все это капля в море для человека, у которого ненасытный вор в душе, которому нужно. итобы читали его те. кто не читают, чтобы пришел тот, кто не пришел, чтобы любила та, которая, казалось ему, не любит".

Любовь, искусство, революция - все было для Маяковского игрой, где ставка - жизнь, и играл он как подобает азартному игроку: интенсивно, беспощадно. И знал, что, если проиграет, останутся лишь отчаяние и безнадежность. Через две недели после самоубийства, в письме к Эльзе, Лили с уверенностью заявила о том, что Маяковский не застрелился бы, будь она и Осип Максимович в Москве.

Спустя четверть века, в воспоминаниях, она на всякий случай снабдила эту же фразу предупредительным "может быть": "Если б я в это время была дома, может быть, и в этот раз смерть отодвинулась бы". И не зря. В глубине души она знала, что рано или поздно Маяковский покончит с собой: вопрос был не если, а когда и как. Это убеждение разделял и Роман Якобсон , который в конце жизни в беседе с автором данной книги подвел итог судьбы Маяковского следующими словами:

"То, что он писал в своем прощальном письме - "у меня выходов нет", - это было правда. Он все равно погиб бы, где бы он ни был, в России, в Швеции или в Америке. Этот человек был абсолютно не приспособлен для жизни".

См. Статья Якобсона

Ссылки: