Ландау и Майя Бесараб

Когда мне было двенадцать лет, мы переехали в Москву, где у меня не было ни друзей, ни знакомых - я чувствовала себя страшно одинокой и несчастной, все время ходила заплаканная. Дошло до того, что мама начала водить меня по врачам: она боялась, что я унаследовала от отца склонность к туберкулезу легких и вот-вот заболею.

Целый год мы жили в гостинице "Москва", мне там очень не нравилось, потому что меня никуда не пускали. А потом нам дали квартиру у Даниловского рынка, н все переменилось. Оттуда было удобно ездить к Дау: несколько остановок до Калужской заставы, а там немного пройти пешком. Каждый день после уроков, наскоро пообедав и оставив портфель, я отправлялась к тетке.

Дау уделял мне много внимания. Во-первых, он расспрашивал о том, что мы проходили, не так, как обычно спрашивают взрослые, мало понимающие суть дела. Во-вторых, он довольно быстро выяснил, что мои любимые предметы - история и литература, и я от него постоянно узнавала много интереснейших фактов.

"А что, в школе до сих пор скрывают от детей, что Николай I покончил жизнь самоубийством?" - спросил он однажды и с нескрываемым злорадством добавил: - Собаке - собачья смерть".

И Дау подробно рассказал, что, получив сообщение о разгроме русской армии под Евпаторией, царь понял - война проиграна. Не выдержав позора поражения, он покончил с собой. До революции это скрывали: помазанник божий не мог совершить столь тяжкий грех,- вот в школьных учебниках по старинке и пишут - "умер". У Герцена, который был остроумнейшим человеком своего времени, были все основания заявить, что царь умер от "Евпатории в легких".

Он очень часто любил повторять красивые мифы, страницы античной истории, отдельные латинские фразы, которые тут же переводил. И очень часто задавал мне вопросы, на которые я иногда отвечала невпопад. Особенно мне запомнился разговор о "тургеневских барышнях" - он их очень не одобрял, а я, честно говоря, никак не могла понять почему. "А какой бы ты хотела быть?" - спросил Дау. "Добродетельной," ответила я.

"Какой?" - переспросил Дау.- "Добродетельной" Это ужасно!

"Да она просто не понимает значения этого слова,"- догадалась Кора. Я растерялась, молчала.

Над моей привычкой все записывать Дау посмеивался. Но он довольно часто диктовал мне длинные цитаты, стихи Николая Гумилева (очень удивлялся почему я не могу запомнить их после того, как он два раза прочитает: "Ведь хорошие стихи сразу запоминаюются").

В те годы я много и без разбору читала. Увидя меня с "Куклой" Болеслава Пруса, он воскликнул: "Боже, что она читает!

И тут же продиктовал список книг, которые нeo6ходимо прочитать в первую очередь: "Красное и черноей Стендаля, "Ярмарка тщеславия" Теккерея, "История Тома Джойса, найденыша" Филдпнга, "Путешествие Гулливера" Свифта; далее следовал длинный список произведений русских классиков.

Возвращая мне том Далева словаря, он сказал: "У Даля есть неплохое высказывание: "Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски". А сам он был датчанин по отцу и полунемец-полуфранцуз по матери.

Не знаю, почему речи Дау были столь убедительны - быть может, потому, что он не бросал слов на ветер. И потом у него имелось еще одно качество, благодаря которому все, что он советовал другим, имело особую ценность: Дау глубоко интересовался судьбой каждого человека, с которым его сталкивала жизнь.

Меня Дау "прорабатывал" только раз, но я запомнила это навсегда. Было это в конце войны. Дау с Корой уехали в Армению, а мне оставили карточки, по которым я должна была выкупить продукты. В магазине мне среди всего прочего дали две плитки шоколада. Через несколько дней он исчез - я сама не заметила, как съела его, и со страхом ждала возвращения тетки и дяди.

Вернувшись, Кора спросила, получила ли я продукты. Я ответила, что все выкупила, все цело, кроме двух плиток шоколада. "Ты их съела!" - ахнула она. "Да". Я вышла в коридор и стала одеваться. "Нет, ты никуда не уйдешь," остановила меня Кора и громко позвала: "Дау!" Дау появился на верхней площадке лестницы. "Вот, полюбуйся! Спроси у нее, где шоколад, который она получила по литеру А"

"В самом деле, где шоколад" Я очень люблю шоколад.

"Я за все время ни одной дольки не посмела съесть," бушевала Кора,- а она уничтожила две плитки!

"Ты говорила, что на всю жизнь наелась его на фабрике," тихо вставила я.

"Видишь, как она мне отвечает!" - обратилась Кора к мужу. "И ты ей ничего не скажешь? - Ладно. Тогда я позвоню Сергею Степановичу ."

Перспектива говорить обо всем этом с Сергеем Степановичем, моим отчимом, так меня испугала, что я снова надела домашние тапочки и начала медленно подниматься на второй этаж, в комнату Дау.

"Я этого от тебя никак не ожидал,"- сказал он. Лучше бы он бранился, было бы легче. А так - я просто не знала, куда деваться от стыда...

Думаю, что именно тогда я возненавидела шоколад. И если впоследствии мне иногда доводилось съесть дольку шоколада, это всегда вызывало очень неприятное ощущение.

После истории с шоколадом я недели две не появлялась у Ландау, а когда пришла, никто из нас словом не обмолвился о происшедшем.

Надо, однако, добавить, что моя мама хотела реабилитировать меня в глазах Дау. При первом же удобном случае она завела с ним разговор о том, что он обошелся со мной слишком круто.

"Видимо, организм требует своего: девочке нужно сладкое..."- начала она.

"Девочке нужно объяснить, что никогда и ни при каких обстоятельствах она не должна прикасаться к тому, что ей не принадлежит."

"Да, но в военное время..".

"Верочка, вы говорите глупости, простительные разве что для психолога. Есть истины для всех времен"

-"Но она так переживает... "

"Это очень хорошо!".

Мама любила Дау и никогда не обижалась на него за его выпады против ее любимой детской психологии, изучению которой она отдала много лет. Дау нашел в этой науке благодатную тему для острот. Во всяком случае, если в нашей семье происходило какое-нибудь мини-ЧП, которое можно было объяснить тем, что Beрочка психолог и для нее Академия педагогических наук является большим авторитетом, Дау такой возможности не упускал.

"Верочка, согласитесь, вы не можете быть хорошим воспитателем: сапожник - без сапог,- говорил он свояченице, и оба покатывались со смеху.

Ссылки: