Эвакуация ЦКБ-29

Источник: Кербер Леонид Львович. Туполевская шарага  

В обед команда - всем зэкам собраться по спальням. Молча сидят 50 человек на койках, головы опущены, глаза потухли. Безразличные, готовые ко всему. Входят Балашов, Крючков, три офицера НКВД - никто не обращает на них внимания. Балашов информирует: "Граждане, сегодня ночью ЦКБ эвакуируется. На наше КБ выделено три вагона. Разбейтесь на группы человек по 18-20. Соберите личные вещи и к 23 часам будьте готовы. Постели и питание будут обеспечены". Робкий вопрос - куда? - остался без ответа. На другой, мучивший всех, - а семьи? - последовало: необходимые указания будут даны. С тупым безразличием все разошлись укладываться. Молчаливые, согбенные фигуры зэков пихают внезапно ставший абсолютно ненужным скарб в мешки.

Наверное, так же собирается человек, которому объявили вышку . В 22.30 за нами заходят попки, мы бросаем прощальный взгляд на свою спальню, где все-таки прошло два года жизни, и с мешочками и чемоданами трогаемся по парадной мраморной лестнице в новый этап своей жизни. Чем-то он кончится? Не весело, но все-таки любопытно присутствовать при эвакуации на восток эшелонов с основной ценностью страны, мозгом ее технической мысли! Темно, нигде ни огонька, у ворот автобусы, суетится охрана. Нас выстраивают, считают по головам, при свете фонарика проверяют по спискам, опять проверяют головы, и мы трогаемся. Открываются ворота, и здание ЦКБ растворяется во мраке. Вернемся ли мы к тебе, в качестве кого, свободными или зэками, будет ли это наш город, или в нем будут оккупанты? Товарная станция Казанской дороги, эшелон, теплушки с зарешеченными окнами, солдаты войск НКВД с винтовками -- куда: в Магадан, на Колыму, в Востсиблаг или другой ЛАГ, в качестве кого -- строителей грозных машин или падла? По ночному небу шарят лучи прожекторов, охрана говорит вполголоса, мрачная торжественность словно перед началом службы в гигантском храме вроде Исаакия или Христа Спасителя. Стоим гуськом у вагона. Подходит конвой, дверь с лязгом распахивают, и трое попок, пересчитывая по головам, сверяя со списком, впускают нас в вагон. Вновь лязгает дверь, слышен грохот замочной скобы и "сезам" закрылся. Тишина, никто ни слова. Покатав нас туда-сюда - эшелон часа в три ночи трогается. Колеса постукивают на стыках, дорога "в никуда" началась. Светает, мы сидим на тех местах, куда опустились при погрузке - бледные тени "крупнейших специалистов". В сумрачном свете раннего утра сквозь решетку один из зэков прочел название станции "Куровская".

- Куда же мы едем? - спрашивает он.

- На восток, джентльмены, на восток, - отвечает наш штурман Г.С. Френкель .

Часов в 10 поезд останавливается, открывают дверь и подают ведро воды для умывания, чайник с чаем и ящик, в котором 18 паек черного хлеба и 36 кусков сахара. Двое под конвоем несут и выливают парашу. Все! Дверь закрыта, информации не получено. В лючке, с верхних нар, видно - рядом эшелон с детьми. Потом мы узнали: из Мурманска, прямо из-под бомб, несчастных собрали в вагоны и - на восток. Маленькие испуганные мордочки с недоверием смотрят вокруг. Пекло, на небе ни облачка, мы стоим, вагон накаляется, спутники раздеваются и ропщут.

Пришлось рассказывать, как ехал в лагерь: в таком же вагоне - 48 человек, в основном, уголовники, ведро воды утром, ведро вечером, а температура +30*, рассказывать, как умер тогда один и как двое суток у нас его не брали - "сдать некуда", сказал охранник. Приумолкли, вероятно, подумалось: а быть может, и нам так придется. Движемся медленно, на вторые сутки к вечеру проехали Волгу. Незнание, куда нас везут и что с нашими семьями, угнетает, никто не разговаривает, молча лежат с закрытыми глазами, так легче. На одной из остановок, когда нам из воинского пункта питания принесли в ведрах щи и кашу, к вагону подошел Балашов. Его забросали вопросами, но на основные ответов опять не последовало. Его глупая физиономия оставалась непроницаемо глупой. Важно одно, если они едут с нами, следовательно, это не эшелон с заключенными, а эшелон ЦКБ, а это уже значит очень много. Днем следующих суток рядом встал эшелон платформ с грузами, закрытыми брезентом, и часовыми. Мы быстро распознали контуры 103-В, 102-й. Значит, и завод с нами. Настроение начало медленно улучшаться. Это были объективные свидетельства. Ночью где-то около Свердловска мы оказались соседями с эшелоном наших вольняг. Они тоже в теплушках, вся разница в стерегущем нас конвое. Стоя рядом, мы переговаривались, пока один из эшелонов не тронулся. Они с семьями, но куда едут-не знают, о положении на фронте они тоже не ведают ничего. Не правда ли - "странная война"? Правительство, забыв недавние "шапкозакидательские" декларации, забыло и о том, что 150 000 000 его подданных все же желают знать, что происходит. Вот так, изредка встречаясь на полустанках, мчатся два потока граждан, один, одетый в зеленое обмундирование, - на запад, другой, полураздетый, - на восток, и оба, как бедные дети из Мурманска, не знают и не понимают ничего! За Уралом пошли степи, жара становится труднопереносимой, заболел Г.С. Френкель, на остановке колотим в дверь и требуем врача. На следующей остановке распахивается дверь и в вагоне появляется наш бутырский лекарь. По инструкции в вагон с заключенными он один входить не может, и часовой подсаживает за ним попку, тоже из наших. Но паровоз свистит, охранник захлопывает дверь, и оба остаются в вагоне.

Жорж лежит на верхних нарах, поднимая туда лекаря, я успеваю шепнуть ему: "Георгий Семенович, выведайте, куда?" Фельдшер выслушивает, достает из сумки лекарства, встревоженный попка сидит внизу среди нас. Когда они вылезли, мы набросились на Г.С. Френкеля - ну что? Похожий на Мефистофеля, бледный, с черной прядью волос, прилипшей ко лбу, завернутый в простыню, он выпростал руку, поднял палец к крыше и молвил: "Не надо оваций! В Омск! А больше этот кретин ничего, вы понимаете, ничего не знает!" В Омск, так в Омск - тоже неплохо, но тут мы вспомнили: ведь в Омске ни одного авиазавода нет, и тут же решили - врал, подлец!

Туполевская шарага: начало в Омске

Строительство Омского авиационного завода

Ссылки: