Трудно найти рациональное объяснение депортации калмыков

Однако найти рациональное объяснение иррациональным действиям, видимо, нелегко. В этой связи часто выражаются сожаления по поводу заведомой невозможности разобраться в трагической странице истории народа.

Теперь я вижу, что здравым разумом это невозможно понять: из какой политической или военной необходимости совершили это насильственное переселение малочисленного народа [ 490 ].

Почему так получилось, что самые жестокие и невыносимые страдания достались именно нам? Был ли это чей-то преднамеренный выбор или это произошло случайно? Почему никто так и не понес никакого наказания за те злодеяния, которые учинены над нами? Похоже, что на свои вопросы я ответа не дождусь [ 491 ].

Депортация рассматривалась как суровое наказание Родиной-матерью, строгой к своим детям, но и справедливой. В этой связи слова известной песни получили другой смысл: "С чего начинается родина? Со стука вагонных колес...".

Обида на государство была у народа не только за выселение с родины в самых жестоких формах, но и за то, что люди были "брошены на бесчестье, лишены своего сыновнего права и долга защищать Отечество" [ 492 ].

Думаю, это существенно для представителей народа, который пришел в Россию и остался в ней навсегда как народ-воин, защищающий интересы новой родины. Запрет нести воинскую службу символически означал отказ в предоставлении гражданства и расторжение договора о добровольном вхождении калмыцкого народа в состав Российского государства от 1609 г.

Спустя десятилетие после восстановления республики ее потрясли открытые судебные процессы над "карателями", как называли солдат Калмыцкого корпуса. Как упоминалось в первой главе, таких процессов было семь. Я была ребенком в то время, но хорошо помню тогдашнюю атмосферу подавленности и страшное слово "процесс". Народ унизили повторно, дав понять, что калмыков выселили за дело. Высшая мера наказания для подсудимых заставила народ затаить все обиды на государство, потому что был нарушен древний правовой обычай - дважды за одно и то же не наказывать. Значит, и депортация могла повториться... Такую возможность старики допускали и позже, например, в 1994 г., на дебатах вокруг замены конституции РК Степным Уложением, а молодые люди их не понимали.

Процессы над "изменниками родины", возможно, убеждали народ в его виновности, и о депортации надолго перестали говорить.

Тем не менее, историческая травма настолько глубоко сидит в памяти людей, что они многое продолжают видеть через ее призму. Так, одна из улиц Элисты, носящая имя Серова, ассоциируется в народе с генералом НКВД И.А. Серовым , руководившим операцией "Улусы" , хотя, по утверждению сотрудников государственного архива, улица названа в честь другого Серова, красноармейца-героя, не имеющего никакого отношения к выселению народа.

Страница унижения депортацией в истории калмыцкого народа, казалось бы, перевернута. Но время от времени в общественном сознании всплывают не оформленные вербально оценки тринадцати лет как умышленного унижения своим же государством. Недаром народное мифологическое сознание во время столь важного события для народа, как выборы президента, так освоило факт избрания на ответственный государственный пост тридцатилетнего бизнесмена. Будто бы Его Святейшество Далай-лама 14-й, когда посетил Элисту, при обсуждении будущих президентских выборов посоветовал отдать предпочтение человеку, который был бы рожден после депортации, персоне, свободной от депривационного опыта [ 493 ].

Перспективы для большого маневра в "потреблении" депортационной травмы калмыков в современном политическом поле отсутствуют, а мелкие ресурсы "потребления" (материальные компенсации, снижение пенсионного возраста и проч.) практически исчерпаны. В этой связи можно полагать, что при благополучном ходе дел в республике эта травма будет рутинизирована.

Передача информации от поколения к поколению носит, по определению Музиля, характер "неточного цитирования", и на примере межпоколенной трансляции памяти о травме среди калмыков мы видим, насколько усеченной передается она поколению детей, родившемуся после депортации. Это информационное сито в калмыцком обществе стало инструментом умолчания.

Опубликованные воспоминания последних лет стали перезаписью памяти, переделкой эпической песни, по закону которой право на счастье надо заслужить, пройдя через инфернальное путешествие.

Ссылки: