Оглавление

Форум

Библиотека

 

 

 

 

 

Галич: последний год

Несмотря на триумфальные выступления перед иностранной публикой, Галичу очень не хватало "своего" зрителя, московских кухонь. Хотя он и пытался "отностальгироваться" еще до эмиграции, написав "Опыт ностальгии" и "Когда я вернусь", это чувство все равно не отпускало его. Он часто разговаривал по телефону со своей дочерью Аленой , и, хотя обычно у него был спокойный и полный оптимизма голос, Алена знала, что отцу нелегко. Кроме того, Галич регулярно писал своей маме Фанни Борисовне на Малую Бронную (так было безопаснее), причем письма для нее и для дочери присылал в одном конверте - Алена приезжала на Бронную и там их читала. Осенью 1976 года на бульваре Распай Галич встретился с приехавшими на два месяца в Париж Василием Аксеновым и его мамой Евгенией Гинзбург . Позвонил в гостиницу "Эглон", где они остановились, и сказал: "Мне очень хочется с вами встретиться и поговорить, посидеть по-человечески". На встречу пришел, как всегда, элегантный - в большом кашемировом пальто и модном кепи. Втроем они пошли ужинать в знаменитое кафе "Ротонда". Галич вынул из кармана золотую зажигалку "Дюпон" и всю дорогу курил. В кафе сели в дальнем углу, и начался разговор. Внезапно Галич как-то по-особенному посмотрел на своих собеседников и сказал, что однажды прочел у Ленина такую фразу: "А врагов нашей партии будем наказывать самым суровым способом - высылкой за пределы отечества", после чего добавил: "Помнится, я тогда только посмеялся: нашел, дескать, чем пугать. Ведь высылка-то из отечества в наши дни оборачивается чем-то вроде освобождения из зоны, как бы освобождения из лагеря. <...> И вот, знаете ли, Женя и Вася, прошли эти годы, и сейчас я понимаю, что старикашка был не так прост, наверное, по собственному опыту понимал, что означает эмиграция." [ 1760 ] Вместе с тем подобные настроения не сказывались на общественной активности Галича.

В понедельник 14 февраля 1977 года по инициативе журнала "Континент" в парижском Зале инженеров искусств и ремесел (Salle des ingenieurs des arts et metiers) состоялся вечер Владимира Буковского "Тюремные и лагерные встречи" , а в заключение его был показан фильм Александра Галича и Рафаила Гольдина "Когда я вернусь" [ 1761 ]. 18 февраля Галич участвует в вечере русской поэзии в Париже, организованном по инициативе журнала "Грани" и издательства "Ритм" [ 1762 ] . Краткий, но весьма содержательный обзор этого события был вскоре напечатан журналом "Посев": "В пятницу 18 февраля в большом зале Социального Музея выступали с чтением своих стихов обосновавшиеся недавно во Франции русские поэты Вадим Делоне , Василий Бетаки , Виолетта Иверни и Александр Галич .

В первой части программы вечера выступил виднейший теоретик поэтического перевода профессор Ефим Эткинд . Свое сообщение о роли перевода в современной русской поэзии он иллюстрировал прекрасными переводами трагически погибшего в Москве Константина Богатырева и своими собственными. Затем Василий Бетаки прочитал свои переводы стихов Киплинга, "Ворона" Эдгарда По и "Маяков" Бодлера. Во второй части вечера выступали поэты с чтением своих собственных произведений <...> Александр Галич выступал без гитары, не как "шансонье", а как поэт, с чтением своих стихов. Его стихи, предельно простые и одновременно предельно эмоциональные, свидетельствуют о том, что подлинный поэт не уступает в нем прославленному на всю Россию "барду" [ 1763 ]. Галич завершал этот вечер и действительно выступал без гитары - "он артистически прочитал свою поэму "Притча" о Замоскворечье и другие стихи" [ 1764 ]. А 24 февраля Галич с Гольдиным уже выступали в шведском городе Упсале , где расположен крупнейший в стране (и во всей Скандинавии) университет, основанный еще в 1477 году. Во вступительном слове Гольдин сказал: "Кто из вас, изучающих русский язык, не знает языка Галича, пусть не думает, что он знает русский язык. Сегодня вся Россия говорит на особом языке. Языке, просочившемся через те 60 миллионов жертв репрессий, которые циркулировали в течение 60 лет между "малыми" и "большими зонами" единого, обнесенного колючей проволокой концлагеря, именуемого Советским Союзом. Сегодня это разговорный язык всех слоев советского общества, это язык улицы и народа. Язык этот вымарывается цензурой из всего печатного в СССР и не отражен ни в одном из советских словарей" [ 1765 ]. Однако перед приездом Галича выяснилось, что ведущие университетские профессора хотят сорвать его выступления перед студенческой аудиторией (не исключено, что с подачи КГБ), поскольку такого поэта, как они считают, не следует пускать на кафедру "как диссидента и как приехавшего из Франции, а не из СССР. Поэта, который, по мнению нашего завуча, раздражает советских и говорит "не на таком языке, на каком полагается". <...> И кто же воздвиг стену между нами - студентами-славистами и Галичем - на славянской кафедре Стокгольмского университета в дни его приезда в Стокгольм? Профессора Нильс Оке Нильссон и Андерс Шеберг , доцент-завуч Стелла Томассон .

И еще лекторша Алевтина Ионова , не выпустившая студентов во время перерыва с урока, пока в соседнем коридоре записывался на пленку в студии Галич, приглашенный кафедрой общей лингвистики, к русскому языку имеющей самое отдаленное отношение, но все же использовавшей приезд Галича в Стокгольм, чтобы его записать. На всякий случай: заведующего студией, пригласившего Галича, зовут Ульф Ессен " [ 1766 ]. Вот такие любопытнее штрихи к вопросу о влиянии советской идеологии на свободный Запад. В марте Галич приехал в Мюнхен на годовщину Пражской весны . Обратимся в этой связи к воспоминаниям недоброжелателя Галича Вадима Белоцерковского , где эти события ошибочно датированы 1978 годом:

"В 1978 году эмигранты из Чехословакии, проживавшие в Мюнхене, организовали в центре города, на Одеонс-платц, митинг, посвященный десятой годовщине Пражской весны . Пригласили выступить и меня. И вдруг накануне митинга ко мне на работе обращается сотрудник русской редакции и активист НТС Георг фон Шлиппе (Юрий Мельников в эфире) и говорит, что вот неудобно получается, что на этом митинге не будет выступать никто из знаменитых российских диссидентов. Вот, например, Александр Галич мог бы выступить! Жалко, соглашаюсь я, но что же мешало ему и его единомышленникам (напомню, Галич сразу же по приезде на Запад примкнул к НТС) начать сотрудничать с чехословацкой эмиграцией, вместо того чтобы издеваться над их приверженностью "социализму с человеческим лицом". (Любимой шуткой наших эмигрантов было заявление, что они не верят в "крокодила с человеческим лицом"!) Шлиппе что-то говорит о занятости Галича и вдруг спрашивает, не думаю ли я, что мне нужно уступить свое место на митинге Галичу? Вот так вот! Я, разумеется, ответил, что ни в коем случае не думаю, но могу попросить чехословаков включить и Галича в число выступающих. Шлиппе перекосило, и он вышел с кем-то советоваться из своих, потом вернулся и дал согласие на то, чтобы я просил чехословаков за Галича.

Я попросил, и организаторы согласились предоставить слово Галичу в конце митинга. На площади Галич появился со своей свитой из эмигрантов и энтээсовцев. С какой злобой они все смотрели на меня! Такого я еще никогда не видел! А сам любезнейший Галич дошел до того, что не подал мне руки! Организаторы, как и обещали, предоставили ему слово в конце митинга, он проговорил какие-то банальности, и под хилые аплодисменты, мрачный, покинул митинг вместе со свитой. Разумеется, не прощаясь со мной!" [ 1767 ] Можно предположить, что отрицательное отношение Галича к Белоцерковскому было продиктовано выступлениями последнего против журнала "Континент" и НТС, что играло на руку советским властям.

А 4 июня 1977 года в клубе НТС Галич открывал вечер поэтессы Ирины Одоевцевой , одной из последних "могикан" Серебряного века: прочел несколько ее произведений, а также отрывки из книги ее воспоминаний "На берегах Невы". Далее выступила сама Одоевцева с чтением своих стихов. Зал, как водится, был заполнен до отказа - на этом мероприятии вновь собрались представители всех волн эмиграции. Через неделю в том же клубе состоялся еще один вечер с участием Галича: "В субботу 11 июня 1977*г. в программе выступила, в частности, Маша Рутченко, дочь лосевского автора и бывшего члена Совета НТС, гитарист Павел Бенигсен и прибывший из Франкфурта старый член Союза Борис Сергеевич Брюно. Но гвоздем вечера было, конечно, выступление Александра Галича, исполнившего несколько своих самых популярных произведений. Кроме того, была проведена лотерея, на которой разыгрывались выигрыши, пожертвованные всевозможными французскими магазинами. Вечер прошел с полным успехом и дал хороший доход"[ 1768 ]. Теперь обратимся к международной обстановке в 1970-е годы и посмотрим, каковы были взаимоотношения между Францией и СССР. За время своего правления президент Франции Жискар д?Эстен подписал с Брежневым ряд соглашений о сотрудничестве в сферах торговли, экономики, туризма и энергетики. В частности, 12 апреля 1975 года была подписана Декларация о дальнейшем развитии дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и Францией, а летом - пресловутые Хельсинкские соглашения . Полюбовные отношения Жискара д?Эстена с Брежневым не могли вызвать у западной интеллигенции и советских диссидентов ничего, кроме отвращения. Слово - Владимиру Буковскому : "Я помню забавный эпизод в Париже. Нам интеллигенция французская устроила прием - как бы в пику тогдашнему французскому президенту Жискару д?Эстену, который в это время принимал Брежнева. И вот, чтобы показать свое "фэ", интеллигенция устроила нам отдельный прием в огромном зале Рекамье, где был и Жан-Поль Сартр , и Раймон Арон , и левые, и правые - они как бы все объединились в своей солидарности с нами и нелюбви к Брежневу. И вот мне представилась уникальная вещь - представлять Галича. Галич жутко нервничал и говорил: "Ну, какой смысл мне петь? Человек без голоса, плохо играющий на гитаре, да еще на языке, который они не знают. Ну какой же в этом смысл?" Он всячески, как актеру, артисту полагается, капризничал, ссылался на то, что голос не звучит и гитара плохо настроена. И я его уговаривал с Максимовым и сказал: "Ну что ж, Александр Аркадьевич, я тебя представлю публике, тебе это должно как-то помочь?. И вот я его представлял всей этой французской интеллигенции, произнес прекрасную речь - сказал, что Галич, как Вергилий, водит нас по кругам Дантова ада советского режима" [ 1769 ].

Обширную статью об этом событии 1977 года дал и журнал "Посев", где отмечалось, что "в то время как вечером 21 июня Брежнев и "сопровождающие его лица" были приглашены на обед в Елисейском дворце на левом берегу реки Сены, на правом, в театре Рекамье , по приглашению Жан-Поля Сартра, Пьера Дэкса, Мишеля Фуко и других представителей французской интеллигенции, прибыли на дружескую встречу представители различных течений оппозиции в СССР, а также оказавшиеся недавно в эмиграции поэты и писатели,- среди них А. Амальрик , В.Буковский , Л.Плющ , писатели А.Галич , А.Гладилин , В.Максимов , А.Синявский и др.

В непринужденной обстановке, после официальной части, в клубах табачного дыма звенела гитара и плыли "Облака" А.Галича" На следующий день Брежнев улетел, так и отказавшись (если не считать короткого разговора, длившегося менее 30 минут) от переговоров с глазу на глаз с Жискаром д?Эстеном" [ 1770 ]. Кстати, первая встреча Галича и Буковского за рубежом состоялась в январе 1977-го. Вскоре после высылки в Цюрих 18 декабря Буковский приехал в Париж на форум, организованный в его честь в университете Париж-Дофин [ 1771 ]. Чтобы отметить это событие, вся третья парижская эмиграция собралась на свободной квартире эмигрантов первой волны Александра Ниссена и его жены, которые с удовольствием принимали у себя представителей последующих волн. Квартира Ниссенов располагалась на улице Лористон 11-бис, возле Триумфальной арки, и была довольно вместительной (там долгое время жил, например, Владимир Максимов), и места хватило всем собравшимся. Как вспоминает Анатолий Гладилин, Максимов успел вкатить выговор Ростроповичу за то, что он в какой-то французской газете очень хорошо отозвался об одном из советских музыкантов. Но тут Виктор Некрасов предложил: "Пусть Саша споет". Галич взял гитару и пел до трех часов ночи [ 1772 ]. К приезду Брежнева в Париж французский философ Андре Глюксман решил сделать передачу о политических репрессиях в СССР, которая называлась "Добрый вечер, господин Брежнев". В начале и в конце ее звучала песня Галича "Когда я вернусь". Первоначально передачу планировали показать 20 июня, накануне приезда Брежнева, но из-за боязни испортить отношения с советскими властями телевизионное руководство решило перенести ее на 27-е число [ 1773 ].

Наталья Горбаневская , эмигрировавшая во Францию в 1976 году, рассказывала, что "передачу показали через неделю. Потом мы (Андре, переводчица Ольга Свинцова и я) пришли к Галичу с кассетой. Посмотрели, а после Галич весь вечер пел, Ольга Андрею переводила (я вошла в азарт и тоже переводила)" [ 1774 ]. На встрече в театре Рекамье присутствовал и недавно высланный за пределы СССР математик Леонид Плющ : "В июне 1977 г., во время приема, устроенного президентом Франции Жискаром д?Эстеном в честь Брежнева, французская интеллигенция устроила в театре Рекамье прием нам, советским диссидентам . Франция была с нами, а не с Брежневым . С нами были и Эжен Ионеско , и Сартр , и Симона де Бовуар . <...> Какие странные петли делает судьба, сколько удивительных встреч с людьми, которые сыграли роль в моем становлении, - Ионеско, Сартр, Тамара Дойчер - жена Исаака Дойчера , Ив Монтан , Хомский , Александр Галич ! Мишель Фуко организовал контрбрежневскую встречу. Таня [ 1775 ] с Галичем участвовали в спектакле Армана Гатти о психушках, о Гулаге" [ 1776 ]. См. Спектакль "Дикая утка" В течение 1977 года Галич не менее семи раз побывал в Италии - впервые приехал в мае во Флоренцию на конгресс "О свободе творчества" . И самое интересное, что когда он туда прибыл, его встретил перепуганный организатор: "Знаете что, синьор Галич, вы скажите речь, только, пожалуйста, покороче, но песен не надо петь: мы боимся! Могут произойти беспорядки, они могут ворваться в зал, они грозились выбить стекла, подложить бомбы и так далее, так что, знаете, пожалуйста, постарайтесь очень коротко выступить и не пойте ничего" [ 1787 ].

"Они" - это левые экстремисты , которые в те годы регулярно устраивали теракты, пытаясь сорвать неугодные им мероприятия. Самой известной в Италии была террористическая организация "Красные бригады" , которая, судя по многочисленным свидетельствам, действовала при поддержке Кремля [ 1788 ]. В марте 1978 года этой организацией будет похищен председатель Христианско- демократической партии (и по совместительству премьер-министр Италии) Альдо Моро и через два месяца убит [ 1789 ].

Выступая на конгрессе "О свободе творчества", Галич с горьким сарказмом сказал: "Меня просили не петь, и я понимаю эту просьбу. Вероятно, она вызвана тем, что я все-таки нахожусь в Италии, в стране, знаменитой своей музыкой и своими певцами, и здесь мое пение может показаться просто оскорбительным. Поэтому я петь не буду, а просто прочту, вернее, прочтет Марья Васильевна Олсуфьева по-итальянски текст моей песни "Молчание - золото" [ 1790 ]. Также Галич сказал, что приехал в Италию в первый раз и итальянского языка не знает, но, пока ехал в поезде, успел выучить два слова: "Опасно высовываться!" И добавил, что он не министр и не политический деятель, что ему нельзя не высовываться, даже если это опасно! [ 1791 ]

В целом его поездки в Италию [ 1792 ] проходили достаточно успешно, о чем он и сам говорил: "Итальянские выступления убедили меня, что с хорошим переводчиком можно выступать и перед инакоговорящей публикой. Хотя ту радость, которую испытываешь при контакте с русскими, ни с чем не сравнить. Так было в Остии перед новыми эмигрантами, ждавшими отправки в разные страны; было так и в Милане, где набился полный зал русских. Поэтому я очень, очень тоскую по русской аудитории" [ 1793 ]. Вместе с тем Галич осознавал, что той аудитории у него уже никогда не будет. Незадолго до своей кончины, прогуливаясь с Виктором Перельманом по набережной Сены, он обратился к нему: "Как ты думаешь, Виктор, увидим мы с тобой еще когда-нибудь Россию? Ты знаешь, мне кажется, что нет, не увидим, скажи, кому мы там вообще нужны?" [ 1794 ] Эта тоска у него была неизбывной, несмотря на почти повсеместное признание на Западе. Как говорит Алена Галич , ее отца "принимали в дворянских домах, у Романовых. Притом, что мне рассказывал это Лимонов, который с большой горечью говорил, что он единожды был приглашен на банкет и была расставлена хрустальная посуда. Все было сервировано, и он схватил какой-то фужер. Ему тут же сказали: "Нет! Это фужер Александра Аркадьевича. Он задерживается. Это его посуда и выставляется только для него." [ 1795 ]. И вот даже при таком признании Галич никак не мог смириться с отсутствием у него прежней аудитории и языковой среды. Когда Гладилин ему говорил: "Вот видишь, ты нашел в Италии свою аудиторию", Галич соглашался, но с оговорками: "В Италии меня любят. Но знаешь, когда я пою, русские смеются и хлопают после одного куплета, а итальянцы - после другого. Реакция русской и итальянской публики никогда не совпадает" [ 1796 ]. Все это неизбежно сказывалось на общем настроении Галича. Сотрудник русской службы Би-би-си Александр Левич , к которому еще до эмиграции Галич вместе с дочерью приходил на день рождения, через много лет рассказал Алене: "Вот удивительное дело. Саша был упакован со всех сторон: гонорары, обожание, концерты - всё! Не хочешь здесь - ради Бога, езжай в Лондон. И вместе с тем я не встречал на Западе более несчастного человека, чем Саша" [ 1797 ]. О том, зачем было Галичу ехать в Лондон , Алена узнала от своей бабушки Фанни Борисовны . Когда Галич уже жил в Париже, ему поступило предложение из Лондона редактировать отдел русской поэзии в английской энциклопедии . Он согласился и регулярно присылал им по почте необходимые материалы.

В действительности же это предложение поступило к Галичу еще до его эмиграции! Об этом он рассказал во время концерта на даче Пастернаков в июне 1974 года: "Я хочу работать в Англии и во Франции. У меня там и там есть два предложения. А жить-то можно и там?" - "Ну конечно! А что за работа? Писать какой-то сценарий?" - "Нет, там работа у меня очень хорошая. Работа там дивная. Там такой есть "ПЕН-эдишн", это издательство ПЕН-клуба, который будет издавать 80-томное издание искусств стран мира XX века, причем они включили в это издание только три раздела: музыка, поэзия и кино. И там есть борд директоров [ 1798 ]. Когда была предложена моя кандидатура для составления двух советских томов, они все проголосовали единогласно, поскольку они считали, что я имел отношение ко всем трем этим жанрам, что я буду редактором-составителем этих двух томов. И при этом я буду принимать участие и в остальных томах в качестве консультанта и так далее". На том же концерте Галич сообщил, что французский ПЕН-кпуб , в августе 1973-го принявший его с Максимовым в свои ряды, теперь еще и избрал его советником по вопросам советской литературы. Это была уже вполне официальная, оплачиваемая должность - вроде члена президиума. В обязанности Галича входило давать советы своим иностранным коллегам, что им нужно переводить и с какими произведениями им следует знакомиться. А по поводу своего членства в ПЕН-клубе он даже пошутил: "У нас очень смешно - у нас члены ПЕН-клуба все время "на троих" У нас было так - был Тошка Якобсон , потом был Володя Максимов и я. Трое. Тоша Якобсон уехал - избрали Леву Копелева. Леву Копелева избрали, как уехал Володя Максимов. Уехал Володя Максимов - избрали Володю Войновича . Значит, мы на троих все время можем как члены ПЕН-клуба!" В июле 1977 года Галич побывал на вечере дружбы в Италии , организованном местной Христианско-демократической партией. Уже перед самым его отъездом из Парижа ему позвонила переводчица Мария Олсуфьева и сказала: "Александр Галич, я знаю, что вы уже, наверное, собираетесь на поезд, но вот что у нас произошло. Дело в том, что сегодня утром в Пистойе было совершено покушение на Джан-Карло Николая , представителя Христианско-демократической партии, который, собственно, и организовал этот вечер дружбы и пригласил вас в нем выступать, и был звонок в полицию - некая группа, которая назвала себя "коммунистами первой лиги" , сообщила, что покушение совершено ими и что, если вы приедете, они, возможно, будут продолжать свои террористические действия". Галич только и смог спросить: "А вечер дружбы? он все-таки состоится?" - "Да, вечер состоится?" [ 1799 ]

Обещания коммунистов совершить теракты, если Галич приедет на вечер дружбы, его не испугали: он не отказался от выступления. А "коммунисты первой лиги" сдержали свое слово. Когда Галич выступал в маленьком городке Пеши , то заметил, что его друзья и сопровождающие лица чем-то озабочены и все время перешептываются. Галич спросил у них, в чем дело. Оказалось, что в том самом промышленном городе Пистойе, где должно было состояться его следующее выступление, только что взорваны три бомбы. Еще в 1975 году Галич написал "Песенку о диком Западе" , в которой шла речь о "новых левых" - коммунистических движениях, расплодившихся в огромном количестве в 1960-1970-е годы: "Здесь, на Западе, распроданном / И распятом на пари, / По Парижам и по Лондонам, / Словно бесы, дикари! / Околдованные стартами / Небывалых скоростей, / Оболваненные Сартрами / Всех размеров и мастей! / От безделья, от бессилия / Им всего любезней шум! / И - чтоб вновь была Бастилия, /И - чтоб им идти на штурм!" Подобные метания, особенно распространенные среди западной молодежи, Галич связывал с ее безрелигиозностью. "Человек не может жить без веры,- сказал он в одном из первых интервью еще в Норвегии,- ему недостаточно только тех жизненных благ, которые ему может предоставить западный мир. <...> И поэтому тут происходят многие метания, многие ошибки, поэтому многие студенты тут вешают то портреты Че Гевары, то Мао Цзэдуна, то Льва Троцкого. Думаю, что это временная болезнь, что этому мы можем противопоставить только идею христианства, потому что она несет в себе действительно идею и нравственного, и этического самоусовершенствования человека" [ 1800 ]. Находясь в эмиграции, Галич укрепился в своей вере, которая позволила ему обрести гармонию с собой и помогала в повседневной жизни. Красноречиво в этом отношении свидетельство Юрия Кублановского : "Во Франции, в Германии, в Штатах я все время натыкался на людей, вспоминавших Галича. Особенно запомнился рассказ одного, пожилого эмигранта "второй волны", после немецкого плена, слава богу, избежавшего в 45-м выдачи в лапы Сталину. Простой человек, какой- то техник. Но Галич, как я понимаю и высоко в нем это ценю, излечился на Западе от снобизма. Так вот, однажды бард остался у этого техника ночевать - в пригороде Парижа. И рано утром тот заглянул в комнату драгоценного гостя: сладко ль спит дорогой маэстро?

Галич стоял на коленях перед маленьким образком, который, очевидно, привез с собою. И творил сосредоточенную молитву" [ 1801 ].

15 сентября 1977 года состоялся "Круглый стол "Континента" . [ 1802 ]. Участие в нем принимали: писатель Эжен Ионеско , философы Александр Пятигорский , Андре Глюксман , Жан-Франсуа Ревель и Мишель Фуко , а также Эрнст Неизвестный и Владимир Буковский . Помимо того, на мероприятии присутствовало множество именитых гостей, включая Виктора Некрасова, Корнелию Герстенмайер, Раймона Арона, Мишеля Окутюрье и других.

Сначала со вступительным словом выступил главный редактор журнала Владимир Максимов , попутно зачитавший письмо политзаключенных пермского лагеря *36, после чего передал руководство ходом дискуссии Наталье Горбаневской . После выступления Буковского была включена магнитофонная запись с речью Александра Галича, который в эти дни уехал выступать в Италию . Галич выразил сожаление, что не может присутствовать лично, и начал свою речь с цитаты из древнееврейского мудреца Гилеля: "Если не я, то кто? Если не сейчас, то когда?", добавив, что все собравшиеся на круглом столе "Континента" могли бы начертать эти слова на своем знамени как символ личной ответственности за происходящее в мире. А с 5 по 7 ноября Галич принимал уже непосредственное участие в расширенном заседании редколлегии журнала "Континент" , которое проходило в Западном Берлине [ 1803 ]. Оно было посвящено как политическим вопросам, так и различным издательским проблемам, а также обсуждению концепции журнала и его восприятию читателями. По воспоминаниям Анатолия Гладилина, также прилетевшего на эту конференцию, настроение у всех участников было боевое: "Помню: делегация писателей-эмигрантов из Парижа летит в Западный Берлин, на международную литературную конференцию. Настроение у всех приподнятое, мы часто меняемся местами, бродим по салону самолета, пьем пиво. По немецким правилам нет прямого рейса Париж - Берлин: любой иностранный самолет, направляющийся в Западный Берлин, должен обязательно сначала приземлиться в каком-либо западногерманском аэропорту. И получается не полет, а "взлет - посадка", "взлет - посадка". В центре внимания нашей группы - Саша Галич и Вика Некрасов . К ним все стремятся сесть поближе, возле каждого из них - громкие споры, взрывы смеха. Но сами Галич и Некрасов не держатся вместе, они сидят в разных концах самолета. Я давно замечал это скрытое соперничество: у них были прекрасные отношения, но все же каждый из них хотел себя чувствовать неким центром. Потом как-то так получилось, что Галич куда-то исчез, и вся литературная братия переместилась к Некрасову. Я встал, пошел в хвост самолета и заметил на заднем сиденье Галича. Его взгляд был отрешенным, на лице выступили крупные капли пота. Я подумал, что, наверно, тяжелы Галичу эти полеты. Хотя он любит ездить, любит летать. Мы заговорили о предстоящей конференции; на мой вопрос о здоровье Галич отмахнулся: "А, ерунда!" [ 1804 ] На заседании выступали: В.Буковский, В, Максимов, Н.Горбаневская, Э. Неизвестный, М.Агурский, Н.Струве, А.Галич, Н.Коржавин, Дж.Баррон и еще несколько человек.

Утреннюю часть вел Максимов и приглашал на сцену докладчиков. Предоставляя слово Галичу, он назвал его человеком, который олицетворяет собой сразу несколько самиздатов и является самым представительным человеком магнитиздата. Галич же свое выступление начал так: "Вы знаете, несмотря на всегдашний призыв моего друга Коржавина - быть взрослыми (и я присоединяюсь к этому призыву), я думаю, что и во взрослом возрасте нельзя терять одного качества. Нельзя разучиться, мы не имеем права разучиться удивляться". И далее назвал два примера чуда, свидетелем которых он оказался: присуждение Сахарову Нобелевской премии мира и появление журнала "Континент" . После этого Галич начал говорить о самиздате с точки зрения рядового жителя Москвы: "Пожалуй, три наиболее выдающихся события были в самиздате. Это работа Владимира Буковского о психиатрических тюрьмах, это "Хроника текущих событий", организатором которой была Наташа Горбаневская, и это "Размышления о мире, прогрессе и об интеллектуальной свободе" академика Андрея Сахарова [ 1805 ]".

После обеда Максимов передал председательство Галичу, который теперь объявлял выступления участников. Начиная второе отделение, Галич представил Наума Коржавина , который выступал с докладом о моральном аспекте в политике. Галич сказал, что Коржавин был первым самиздатским автором, поэтические строки которого передавались из уст в уста, и в качестве примера привел знаменитую цитату из его стихотворения "Зависть" (1946): "Можем строчки нанизывать / Посложнее, попроще, / Но никто нас не вызовет / На Сенатскую площадь". Это стихотворение было, несомненно, близко автору "Петербургского романса".

Через некоторое время Галич снова взял слово. Развивая реплику Никиты Струве о влиянии на умы на Западе, которое сумели оказать диссиденты, он сказал: "Конечно, нужно понять, что климат в мире сильно изменился, что такое событие, как научно-техническая революция второй половины XX века, оказало огромное влияние на человеческие умы и на человеческое сознание. Наш друг Дональд Джеймсон вспоминал о Кравченко . В 47-м году, десять лет спустя после того, как в Лефортовской тюрьме ежедневно расстреливали по десять тысяч человек, этот человек выступил с книгой "Я выбрал свободу" . И никто ему не поверил. Его не хотели слушать десять лет спустя. А сегодня имя только утром арестованного диссидента уже вечером становится известным мировой общественности" [ 1806 ].

Также на заседании присутствовал редактор журнала "Время и мы" Виктор Перельман . Хотя его не было среди выступавших, однако именно ему запомнился один забавный эпизод: "После заседания дает ужин знаменитый Аксель Шпрингер , к которому невозможно пробиться. Иудео-христианин Мелик Агурский тащит меня к Шпрингеру, чтобы представить ему редактора международного литературного журнала "Время и мы" . Шпрингер рассеянно на меня смотрит и кого-то упорно ищет - конечно же, Галича, его могучая фигура и красивое, породистое лицо резко выделяется среди опьяневшего зала. "Господин Буковский! Господин Буковский!- окликает Галича Шпрингер.- Я хотел бы у вас узнать, как там дела в России?? - "Что вы спросили?- весело раскачивается с бокалом Галич.- Как в России? На кладбище, знаете, все спокойненько!" [ 1807 ].

Вряд ли Шпрингер знал эту довольно популярную в Советском Союзе песню Михаила Ножкина : "А на кладбище так спокойненько, / Ни врагов, ни друзей не видать, / Все культурненько, все пристойненько, / Исключительная благодать". В кулуарах заседания редколлегии произошел еще один инцидент, о котором рассказала Наталья Горбаневская : "На заседание в качестве одного из основателей журнала был приглашен и Андрей Синявский вместе с женой. Приехала только М. Розанова . В кулуарах она стала жаловаться Галичу, Буковскому и мне, что Синявскому негде печататься и поэтому они собираются издавать свой журнал: если надо, дом заложат. Буковский , до тех пор считавший, что в конфликте виноват Максимов (такое впечатление в силу бурного характера Максимова складывалось у многих), тут же взялся за урегулирование вопроса, призвал Максимова и сказал: "Как же так? Синявскому негде печататься?, - и изложил планы заклада дома и издания журнала. "Пожалуйста,- сказал Максимов,- выделяю в "Континенте" 50 страниц, "Свободную трибуну под редакцией Андрея Синявского", и не вмешиваюсь, ни одной запятой не трону. А вдобавок - вне этих 50 страниц - готов печатать любые статьи Синявского. Галич воскликнул: "Такой щедрости я не ожидал!" [ 1808 ]

Более подробно его реакцию запечатлел Владимир Буковский в своем письме к Нине Воронель после выхода ее мемуаров "Без прикрас" (2003): "На первой же встрече редколлегии мы доложили наш разговор во всех деталях. Как ни странно, совершенно взвился Галич . Я никак не ожидал от него такого эмоционального взрыва. "Нет,- вопил он,- я больше не хочу! Хватит этих господ Синявских! Я тогда уйду из редколлегии". Не менее эмоционально высказался Некрасов , от которого я тоже этого не ожидал, зная его на редкость покладистый характер. Как ни странно, как раз наиболее терпимую позицию занял Максимов (чего мы с Натальей тоже не ожидали). Успокоивши кое-как Галича с Некрасовым, он сказал, что готов отдать Синявскому треть журнала на его полное усмотрение. "Пусть печатает что хочет и сколько хочет". <...> Остальные члены редколлегии были крайне недовольны таким решением, но мы с Натальей получили мандат на ведение дальнейших переговоров" [ 1809 ].

Опуская детали этих переговоров, скажем лишь, что завершились они провалом: Синявскому и Розановой предложение Максимова показалось недостаточным, и они выдвинули целый ряд совершенно неприемлемых требований. Но, возможно, это было и к лучшему, поскольку в 1978 году они все же начали издавать свой собственный журнал, свой "анти-Континент", который назывался "Синтаксис" . И хотя он сразу же вышел на довольно высокий уровень, но до "Континента" дотянуться не мог, поскольку, как писал Артур Вернер, "большинство эмигрантов и правозащитников все-таки предпочло объединиться вокруг Максимова, так как он намного больше внимания уделял борьбе с тем, что заставило его и нас сменить родные поля на Елисейские" [ 1810 ]. Однако даже такой негативный всплеск эмоций по отношению к Синявским не помешает Галичу 15 декабря, то есть буквально через месяц после этого инцидента, пригласить Андрея Синявского на обратном пути из парижской студии "Свободы" зайти в магазин и выбрать антенну для недавно купленного им радиоприемника. После заседания редколлегии "Континента", 7 ноября, Галич вместе с Максимовым и Некрасовым выступал у Берлинской стены в огромном Конгрессхалле на многотысячном митинге , созванном Союзом свободной Германии (то есть Союзом за освобождение Германии от коммунистического режима). И одним из основателей этого Союза был, как ни странно, сам Максимов . Выступая на митинге, Галич говорил, что в Советском Союзе сейчас празднуется то, чего, собственно говоря, вообще не было,- Октябрьская революция . Революция произошла в феврале, а в октябре был переворот и захват власти кучкой заговорщиков, использовавших недовольство народа и усталость от войны. Галич отметил, что итоги этого переворота, основанного на обмане и лжи, весьма тяжелы для народа. Достаточно сказать, что за 60 лет погибли 60 миллионов человек, то есть по миллиону в год (эти цифры он наверняка заимствовал из "Архипелага ГУЛАГ", где приведены данные профессора статистики Курганова). В конце выступления Галич призвал к единению в правде и добре, чтобы преодолеть нависшую над миром опасность "коммунизации" [ 1811 ]. Эту же мысль он повторил во время вторых Сахаровских слушаний , которые проходили с 25 по 29 ноября в Риме во Дворце конгрессов [ 1812 ]. Там он говорил о "великом пробуждении", которое должно начаться в мире [ 1813 ] - вероятно, имея в виду осознание людьми опасности коммунизма и их объединение на основе общечеловеческих ценностей.

В последний день слушаний, уже после их закрытия, в Русской библиотеке имени Гоголя Галич дал концерт для небольшой группы русскоязычных слушателей - как из числа местных жителей, так и недавних политэмигрантов ( Леонида Плюща , Людмилы Алексеевой , Петра Вайля ). Наконец-то он мог спеть свои песни для людей, которые понимали его с полуслова. Корреспондент "Нового русского слова" Петр Акарьин описал поистине домашнюю атмосферу, которая царила на этом концерте: "Он был страшно доволен: в библиотеке нас было человек тридцать, весьма камерно. И главное - не надо переводить песни, делать длинные, изматывающие интервалы, нужные для перевода. Все, кто был, русский, слава богу, знали. (И даже - по-русски - была водка, хоть и не совсем по-русски - одна бутылка на всех. Ее так и не допили - видно, как раз потому, что одна на тридцать)" [ 1814 ].

Об этом же концерте в Гоголевской библиотеке и о том, что ему предшествовало, рассказала Людмила Алексеева , эмигрировавшая в 1977 году: "Было такое собрание советских политэмигрантов по какому-то поводу в Цюрихе, и я должна была оттуда лететь в Милан, потому что прилетела Елена Георгиевна Боннэр, член Московской Хельсинкской группы, а я была представитель Московской Хельсинкской группы за рубежом и должна была с ней встретиться. А Галич и Максимов тоже должны были оттуда лететь в Италию. Но начался жуткий буран, и самолеты не летели. И мы втроем сели в очень подержанную машину очень плохого водителя и ехали в страшный буран через Сен-Готардский перевал на этой машине. Хорошо, что мы доехали живыми - мы вполне могли оказаться все вместе на дне пропасти. Но мы приехали в Милан и остановились в какой-то страшной дыре - пригородной гостинице, пошли поужинали. Это был удивительный ужин с Галичем и с Максимовым в итальянской таверне. И он рассказывал во время этого ужина: "Я исполнил свою давнюю мечту - мне очень хотелось купить самое современное магнитофонное оборудование и сделать записи самому. И вот оно прибыло, это оборудование, оно нераспакованное в ящиках стоит. Я, как только приеду, распакую, установлю это оборудование и тогда сделаю сам запись всех своих песен". Мы расстались там - я поехала к Боннэр во Флоренцию, вернулась через три дня в Рим, и мне сказали, что Галич в здании Гоголевской библиотеки даст концерт для соотечественников, будет человек пятнадцать. Ну, сколько там в Риме соотечественников, если не считать колонии тех, кто уезжает насовсем? Он пел так, как будто на родину вернулся. Пел очень долго, все пожелания выполнял, сам придумывал, много смеялся" [ 1815 ].

Ссылки:

  • ГАЛИЧ - ЭМИГРАНТ
  •  

     

    Оставить комментарий:
    Представьтесь:             E-mail:  
    Ваш комментарий:
    Защита от спама - введите день недели (1-7):

    Рейтинг@Mail.ru

     

     

     

     

     

     

     

     

    Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»