Оглавление

Форум

Библиотека

 

 

 

 

 

Допрос Бухариной А.М. Андреем Свердловым

Шло время. Наконец к исходу сентября 1939 года, то есть через десять месяцев моего пребывания в московской тюрьме, меня вызвали на допрос.

Опять-таки допросом, то есть объективным расследованием дела для выяснения истины, мой разговор со следователем назвать никак нельзя. Вместе с тем это не был типичный для того времени допрос с пристрастием, с применением пыток или психологического воздействия, с целью умышленно получить заведомо ложные показания. Скорее это были перепевы тех же мотивов, что звучали при разговоре с Берией. Тем не менее первый вызов после длительного "покоя" точно обухом по голове ударил.

Я вошла в кабинет, где когда-то уже побывала. За письменным столом сидел все тот же Матусов - тот самый, который вместе с заместителем Ежова Фриновским (к этому времени уже арестованным, возможно, уже и расстрелянным) разговаривал со мной, убеждая в необходимости ехать в астраханскую ссылку добровольно чтобы избежать применения насильственных мер. Этот, на вид нежный херувимчик, пережил почти всех ответственных сотрудников НКВД со времен Ежова (быть может, работал и при Ягоде) и, как я потом узнала, умер своей смертью. Не знаю, в какой должности он был, но только не рядовым следователем.

- Здравствуйте, Анна Михайловна! Рад вас видеть! - произнес Матусов непонятно восторженным тоном, будто мы были давнишними приятелями и я к нему в гости пришла.

- А я вовсе не рада видеть вас, - ответила я на eго глупое приветствие. - Вы не выполнили обещаний, данных мне перед высылкой в Астрахань. Там не оказалось "ни заботы, ни работы, ни квартиры". Кроме того, вы не выполнили главного: не дали мне свидания с Н.И. после окончания следствия. А ведь обещали для этой цели вы звать меня из Астрахани. Не дали возможности проститься с ним.

В этот момент дверь в кабинет Матусова открылась и вошел Андрей Свердлов . "С какой целью?" - мгновенно пронеслось у меня в голове. Я сразу же предположила он арестован и вызван на очную ставку со мной. Ведь в моем "деле" в связи с информацией, поступившей из Новосибирска, Андрей Свердлов, якобы с моих слов, фигурировал как член контрреволюционной организации молодежи. И хотя я это опровергала перед Берией, опасалась, что в случае повторного ареста Андрей подтвердит существование контрреволюционной организации молодежи. Будет клеветать на самого себя и на меня. Случай для того времени типичный. Однако, приглядевшись к Андрею, я пришла к выводу, что он не похож на заключенного. На нем был элегантный серый костюм с хорошо отутюженными брюками, а холеное, самодовольное лицо говорило о полном благополучии.

Андрей сел на стул рядом с Матусовым и внимательно, не скажу - без волнения, вглядывался в меня.

- Познакомьтесь, Анна Михайловна, это ваш следователь, - сказал Матусов.

- Как следователь! Это же Андрей Свердлов! - в полном недоумении воскликнула я.

- Да, Андрей Яковлевич Свердлов, - подтвердил Матусов удовлетворенно. (Вот, мол, какие у нас следователи!) - Сын Якова Михайловича Свердлова. С ним и будете иметь дело.

Сообщение Матусова показалось мне ужасающим, я пришла в полное замешательство. Пожалуй, легче было бы пережить мое первоначальное предположение об очной ставке.

- Что, не нравится следователь? - спросил Матусов, заметив изумление и растерянность на моем лице.

- Я как следователя его не знаю, но знакомить меня с ним нет необходимости, мы давно знакомы.

- Разве он был вашим другом? - с любопытством спросил Матусов.

- На этот вопрос пусть вам ответит сам Андрей Яковлевич. Другом своим я бы Андрея не назвала, но я его знала с раннего детства. Мы вместе играли, бегали по Кремлю. И сейчас вспоминается мне, как однажды осенью Адька, как мы звали его в детстве, сорвал с моей головы шапку и удрал. Я бросилась за ним, но догнать не смогла. Забежала за шапкой к нему домой (семья Я.М. Свердлова жила и после смерти его в Кремле). Андрей взял ножницы и отрезал верхнюю часть шапки - она была трикотажная - и бросил мне в лицо. Андрею было приблизительно около тринадцати, а мне около десяти лет. Boзможно, тогда-то он и совершил свой первый злой поступок, и жестокость была заложена в его натуре. В юности мы одновременно отдыхали в Крыму. Андрей не раз приезжал ко мне в Мухалатку из соседнего Фороса. Это было еще до его женитьбы и моего замужества. Мы вместе гуляли, ходили в горы, плавали в море. Никаких подробностей нашего знакомства Матусову я не рассказала. Ответила кратко:

- Я знакома с Андреем Яковлевичем достаточно хорошо. В таком случае, насколько мне известно, он не может быть моим следователем, я имею право на его отвод. Но Матусов повторил, что моим следователем будет несмотря на обстоятельства, именно Свердлов.

Видеть Андрея Свердлова в качестве следователя НКВД для меня было мучительно, потому что он был сыном Якова Михайловича, большинство соратников которого к тому времени пали жертвой террора, были репрессированы также и дети известных партийных деятелей, принадлежащие к окружению Андрея, в том числе его близкий друг Дима Осинский , когда-то впервые отведавший тюремную похлебку одновременно с Андреем, а в дальнейшем, в 1937 году, вторично арестованный вслед, за отцом. Наконец, особую драматичность приобрело мое свидание со следователем Андреем Свердловым в застенках внутренней тюрьмы НКВД и потому, что ни кто иной, как Н.И., ходатайствовал перед Сталиным об освобождении Андрея после его первого ареста.

Знал бы Н.И., как пал Андрей, этот "юноша, подающий надежды", - так он характеризовал его Сталину. Ах, знал бы он!.. Андрей молча слушал мой диалог с Матусовым, за тем решил высказаться:

- Что ты там про меня болтала? - спросил он уверенным тоном, давшим понять, что моя "болтовня" ни как не повлияет на прочность его положения, не отразится на его карьере. А по натуре он, несомненно, был человеком с карьеристскими наклонностями.

Я лишь выражала опасение, пояснила я Андрею, что его первый арест повлечет за собой повторный, и на этот раз сфабрикуют контрреволюционную организацию молодежи, занимающуюся террором, вредительством и т.д.. и что к этой организации причислят и меня. Я полагала, что наше знакомство будет способствовать этому и не улучшит положения ни его, ни моего.

- Как вы выражаетесь, - заметил Андрей (обращаясь ко мне на этот раз на "вы"), "сфабрикуют контрреволюционную организацию" - мы здесь ничего не фабрикуем.

Я в ужасе промолчала и, как ни странно, только в тот миг окончательно поняла, что между нами - пропасть, что мы находимся по разные стороны баррикад. Я брезгливо посмотрела на Андрея. На этом наше первое свидание окончилось.

Вторично мы встретились через два-три дня. Первое потрясение прошло - ко всему привыкаешь. Другое мучило меня: встретившись с ним с глазу на глаз, я не сразу смогла сказать ему в лицо, что я о нем думаю. Я была возмущена до крайности, был даже порыв дать ему пощечину, но я подавила в себе это искушение. (Хотела - потому что он был свой, и не смогла по той же причине...). Вместе с тем я понимала, что падение Андрея - отнюдь не досадное недоразумение, за этим скрывался безнравственный и беспринципный характер.

Мое второе свидание с Андреем не застало меня врасплох, как во время допроса у Берии, когда я силилась доказать то, что не требовало доказательства и для самого Берии было аксиомой. Хотя мне удалось заметить, что разговор со мной произвел на него впечатление. Многое, рассказанное мною, он мог узнать только от меня. К свиданию с Андреем я готовила себя заранее и решила быть более сдержанной, но это никак не удавалось.

Допрос оказался не таким, каким я себе его представляла. На этот раз Андрей был мягче, смотрел теплее. Проходя мимо, сунул мне в руку яблоко, но все же про свои обязанности следователя не забывал. Он сидел за письменным столом в небольшом узком кабинете. Мы смотрели друг на друга молча. Глаза мои наполнились слезами. Казалось, что и Андрей заволновался. Возможно, мне хотелось хотя бы это в нем увидеть.

У нас были схожие биографии: оба мы были детьми профессиональных революционеров. У обоих отцы успели умереть своей смертью; оба мы в одинаковой степени были верны советскому строю; оба мы с восхищением относились к Н.И. На эту тему у меня был разговор с Андреем еще до моего замужества. Наконец, обоих нас постигла катастрофа. Безусловно, в разной степени, но все-таки катастрофа.

Деятельность Андрея Свердлова нельзя было расценить иначе, как предательство. На меня смотрели глаза Каина. Но виновником катастрофы и его, и моей было одно и то же лицо - Сталин.

Молчание Андрея было невыносимо, но и сама я на некоторое время потеряла дар речи. Наконец взорвалась:

- О чем будете допрашивать, Андрей Яковлевич? Николая Ивановича уже нет, и добывать ложные показания против него не имеет смысла, после драки кулакам! не машут! А моя жизнь - она у вас как на ладони, не вам о ней допрашивать. И ваша до определенного времени мне была достаточно ясна. Именно поэтому я защищала вас, заявляя, что к контрреволюционной организации вы не могли быть причастны.

Андрей, облокотившись о письменный стол, ссутулившись, смотрел на меня загадочным взглядом и, казалось, пропустил сказанное мимо ушей. И вдруг он произнес слова, никоим образом не относящиеся к следствию, возможно, правильней сказать, к теме нашего разговора.

- Какая у тебя красивая кофточка, Нюська! (Нюсей меня называли мои родители и все мои сверстники.) Пожалуй, в этот момент я почувствовала жалость к предателю, подумав, что и он в ловушке, только зашел в нее с другой стороны.

- Так, кофточка моя тебе понравилась (я тоже обращалась к Андрею то на "вы", то на "ты", в зависимости от того, какие эмоции брали верх), а что же не нравится? Андрей тотчас же собрался, и в нем проявился следователь. Он проговорил знакомые казенные слова, слышанные мною не один раз из других уст:

- Вы распространяете вредные антисоветские измышления, будто процессы есть судебная инсценировка и ваш Бухарин никаких государственных преступлений не совершил. Все один и тот же мотив. Однако слышать эту песню от Андрея Свердлова было несравненно тяжелее, чем от Сквирского или Берии.

- А вы думаете, - воскликнула я, - что большевики предали дело всей своей жизни? Думайте, если вам так выгодно думать и легче жить. Неужто вы искренне считаете, что ваш близкий друг, Дима Осинский , - контрреволюционер, а вы нет! Что Стах Ганецкий - враг народа, а вы друг! Вероятно, вы их тоже допрашивали! Да разве только их, не меня же одну!

- Вас не касается, кого я допрашивал! - крикнул Андрей. Затем, как и Берия, он зафиксировал внимание на моих разговорах с Лебедевой . Выразился так:

- Болтала слишком много, и стихами и прозой, а из этой болтовни наворотили гору лжи. Ясно, лжи, если о нем, Андрее Свердлове, следователе НКВД, было показано, что он состоял членом контрреволюционной организации молодежи. Главная моя вина заключалась в том, что я перед Лебедевой компрометировала процессы. В ответ на это утверждение Свердлова я высказала полную уверенность, что по вопросам о процессах вообще и о Н.И. в частности наши мнения совпадают. У меня была неудержимая потребность высказать это свое убеждение, потому что за столом следователя сидел сын Якова Михайловича Свердлова . Хотя я и Берии сочла нужным это заявить.

Нет сомнения, что Андрей стал бы в ярости опровергать мои слова, но не успел. Я сразу же сообщила ему, что "враг народа" Бухарин после его, Андрея, ареста звонил по телефону Сталину и просил за него.

Мой следователь изменился в лице, покраснел от волнения:

- Неужели? - переспросил он, хотя великолепно понимал, что это правда, и я подтвердила сказанное. На этот раз мое сообщение положило конец разговорам на следственные темы, и Андрей переключился на семейные.

Сказал, что его жена Нина (дочь Подвойского) , которую я знала, преуспевает на ответственной комсомольской работе и якобы она, как он выразился, "между прочим", шлет мне привет. "Привет, между прочим", кроме раздражения, никаких иных эмоций у меня не вызвал. Предполагаю, что жена Андрея и не знала о нашей драматической встрече. Однако я в долгу не осталась и на один привет ответила несколькими.

Передала привет от тетки Андрея - сестры Якова Михайловича - Софьи Михайловны , с которой побывала в томском лагере; привет от двоюродной сестры Андрея - дочери Софьи Михайловны, жены Ягоды . С ней в лагере я не встретилась, но все равно привет передала. Рассказывали в лагерном мире, что жена Ягоды до процесса была в колымском лагере, после процесса была отправлена снова в Москву и расстреляна . Наконец, передала привет от племянника Андрея - сына его двоюродной сестры, рассказала и о трагических письмах Гарика бабушке из детского дома в лагерь: "Дорогая бабушка, миленькая бабушка, опять я не умер...".

Своими "приветами" ничего нового Андрею я не открыла. Только о страшных письмах мальчика он знать не мог. Однако получать эти приветы через меня, как я предполагаю, для него было не большим удовольствием. Но пробрал ли его душу озноб, как это бывало со мной в минуты особо острых переживаний? Понял ли Андрей, что не за тем столом сидит? В этом я сомневаюсь.

Наш разговор подходил к концу, и я нашла момент подходящим, чтобы попросить своего следователя позвонить по телефону моей бабушке и спросить от моего имени, не знает ли она, жив ли, где и у кого находится мой сын. Эту просьбу Андрей выполнил. Звонил при мне. Так я узнала, что Юра , которому в ту пору шел четвертый год, живет в Москве, у моей тетки - сестры матери. И, несмотря на тяжесть разговора с Андреем, я ушла из его кабинета окрыленная. Я видела его еще трижды. Но если поначалу мне удавалось заметить в нем хоть проблески человечности, то в дальнейшем и они исчезли. Я снова была вызвана на допрос лишь через полтора года, в феврале 1941-го.

Все три последующих допроса были краткими. Андрей встретил меня суровым взглядом и непонятным криком:

- Скоро будете давать показания? В этом возгласе не было ни логики, ни смысла, полтора года назад Свердлов не требовал от меня никаких показаний.

- Мы вас еще как следует не допрашивали! Посадим в Лефортовскую тюрьму, тогда заговорите!.. Это военная тюрьма, там вы поймете, что такое следствие! - кричал Свердлов.

Об ужасающих пытках в Лефортовской тюрьме я слышала от сидевших одновременно со мной в томском лагере жен сотрудников НКВД. Я не успела спросить у А. Свердлова, для какой цели он хочет подвергнуть меня пыткам, как вдруг, по-видимому, от сильного потрясения от того, что со мной так разговаривает именно он, я почувствовала, что теряю зрение: сначала все помутнело и закружилось, затем, кроме светового пятна горящей лампы на письменном столе следователя, я ничего уже не видела.

- Самую страшную пытку вы уже совершили, Андрей Яковлевич, я ослепла!

- Что вы симулируете! - крикнул Андрей.

- Я не симулирую, я вас не вижу, - дрожащим голосом произнесла я. Я слышала, как Андрей звонил врачу. Кто-то, очевидно тюремщик, привел меня под руку в кабинет врача. Перед глазами зажигали лампу, спички, и снова, кроме светового пятна, я ничего не видела. Так продолжалось два дня. На третий зрение постепенно восстановилось. Тюремный надзиратель усиленно наблюдал за мной.

"Глазок" почти беспрестанно шуршал. Товарищи по камере помогали мне во всем. Как только надзиратель убедился, что я прозрела, на следующий же день меня вызвали на допрос.

Андрей на этот раз был предупредителен и вежлив. Интересовался моим здоровьем, особенно зрением. Я не жаловалась. Спросила, что в конце концов от меня требуется.

- Анна Михайловна, - ответил на мой вопрос следователь (он впервые назвал меня по имени и отчеству), - вам предстоит написать о последних месяцах жизни Бухарина перед арестом.

Я была крайне озадачена.

К чему это теперь понадобилось? Ведь Н.И. уже нет. Кроме того, до ареста он решительно отрицал какую-либо причастность к контрреволюционной деятельности. Другого я не напишу, а это вам не понравится.

- Пишите, как было, если отрицал, так и пишите "отрицал". Он подвинул ближе ко мне листы бумаги. Но сию же минуту, в присутствии следователя, я писать отказалась. Попросила дать мне время, чтобы все хорошо обдумать и вспомнить. Кроме того, предоставить мне возможность писать наедине. Через два дня меня завели в бокс и там сравнительно кратко я написала о последних месяцах жизни Н.И.. О многом преднамеренно не упоминала например о его письме "Будущему поколению руководителей партии", многое выпало из памяти от сильного волнения; сдерживало и то, что ни цели, ни смысла в получении документа такого характера после казни Н.И. я не понимала.

- Кому это нужно? - спросила я Андрея при нашем последнем свидании, когда принесла написанное.

- Хозяину , - коротко ответил он. Я не убеждена в этом. Возможно, это любопытство Берии. См. О последних месяцах жизни Н.И. Бухарина

Ссылки:

  • БУХАРИНА А.М. ВО ВНУТРЕННЕЙ ТЮРЬМЕ НКВД В МОСКВЕ
  •  

     

    Оставить комментарий:
    Представьтесь:             E-mail:  
    Ваш комментарий:
    Защита от спама - введите день недели (1-7):

    Рейтинг@Mail.ru

     

     

     

     

     

     

     

     

    Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»