Воспоминания Бухариной о смерти отца

Как-то в Крыму в августе 1931 года поздним вечером Ларина отвезли на машине к берегу моря. Самостоятельно добраться туда по крутой дороге он не мог. Было полнолуние. Серебристая дорожка вырисовывалась удивительно четко. Оставив отца сидящим на скале у самой воды, я уплыла довольно далеко в море. И вдруг меня охватило чувство приближающейся смерти. Я круто повернула назад, стараясь скорее приплыть к берегу подплывая, я уже посмеивалась над своим необъяснимым страхом. И только решила рассказать об этом отцу, как нахлынула волна и смыла его. Я пыталась его удержать, но это оказалось не в моих силах. Нас потащило в море вместе, и мы погибли бы оба, если бы шофер издалека не услышал моего отчаянного крика. В тюремной камере это происшествие стало казаться мне тяжким предзнаменованием: отец после него не прожил и полугода.

К его болезненному состоянию мы уже привыкли, но ничто не предвещало столь скорого конца. 31 декабря он настоял, чтобы я встречала новый, 1932 год с молодежью. Обычно новогодний вечер я проводила с родителями. На этот раз пошла к моему сверстнику - Стаху Ганецкому , сыну известного революционера. Только я переступила порог квартиры Ганецких, как раздался телефонный звонок отца. "Немедленно возвращайся домой, я умираю!" В волнении я помчалась домой. Там передо мной предстала картина, которую трудно вообразить: отец, обычно с трудом передвигавшийся, бегал по квартире из комнаты в комнату в бешеном темпе.

Что привело его в такое состояние, для меня и по сей день остается тайной. Мать и я заподозрили психическое заболевание. Вызвали известного невропатолога профессора Крамера , тот явился в нарушение своих новогодних планов, в двенадцатом часу ночи, но психических отклонений не обнаружил. Врачи-терапевты поставили диагноз - двустороннее воспаление легких. Две недели отец мучительно умирал, сидя в кресле - лежа дышать вовсе не мог. Это была пытка.

В камере вспоминать последний день отца было, возможно, даже тяжелее, чем пережить, ибо все происшедшее я рассматривала под иным углом зрения.

Утром 14 января положение резко ухудшилось. Мать сообщила об этом ближайшим товарищам Ларина. Пришли А.И. Рыков с женой Ниной Семеновной , В.П. Милютин , Л.Н. Крицман . В это время неожиданно позвонил Сталин и попросил Ларина к телефону. Но oн был не в состоянии взять трубку "Как жаль, как жаль, сказал Сталин , - а я хотел его наркомземом назначим. А раз болен, срочно пришлю Поскребышева (личный секретарь Сталина. - А.Л.) для организации лечения. а после окончания заседания Политбюро сам приеду навестить его".

Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление. Мне помнятся еще два весьма примечательных телефонных звонка Сталина Ларину. В первом случае Сталин звонил в 1925 году и просил Ларина выступить против Бухарина на партконференции по поводу его лозунга "обогащайтесь!".

При личном разговоре отец высказал Н.И. мнение, что формулировка "обогащайтесь" неудачная, лучше бы выразиться "богатейте", ибо "обогащайтесь" - терминология буржуазная. Насколько мне по мнится, Н.И. согласился с этим. Заслуживает внимания сам факт обращения Сталина к Ларину перед XIV съездом ВКП(б), собравшимся вскоре после конференции, проходившей в совместной борьбе Сталина и Бухарина с "новой" оппозицией .

Между тем сам Сталин в выступлении на съезде расценил этот лозунг как малозначительную ошибку: "Я знаю, - сказал он, - ошибки некоторых товарищей, например в Октябре 1917 г (имея в виду Каменева и Зиновьева. - А. Л.), в сравнении с которыми ошибка тов. Бухарина не стоит даже внимания".

В таком случае какова же цель сталинской просьбы? Не сомневаюсь, что, выступая совместно с Бухариным против Зиновьева и Каменева, Сталин одновременно закладывал фундамент для политического уничтожения Бухарина.

Другой телефонный звонок Сталина отцу последовал месяца за три-четыре до его смерти: "Товарищ Ларин, - сказал Сталин, - в ближайшее время вы будете избраны действительным членом Академии наук СССР" Избирали и так... Отец рассказал об этом звонке Н.И., тот заметил:

"Для Стаьлина "избрание" в Академию наук СССР образованных большевиков- марксистов это водворение их на историческую свалку, то есть политическая смерть".

Ларина вывели из ЦИКа и ВЦИКа, где главным образом он работал, и он фактически оказался не у дел вскоре после того, как в декабре 1929 года на конференции аграрников-марксистов он обменялся со Сталиным не только шапками, но и полемическими речами - осмелился высказать мнение, что колхозы не являются предприятиями последовательно социалистического типа, поскольку в основе их лежит не государственная собственность, а обобществленная, но частная, и что таковыми, то есть предприятиями последовательно социалистического типа, являются совхозы.

Но вернусь к умирающему Ларину. Отец до последней минуты был в полном сознании, и мать сказала ему о звонке Сталина. Все присутствовавшие были крайне удивлены. Ни по своему характеру, ни по состоянию здоровья для должности наркомзема отец не подходил. Да и не было между Сталиным и Лариным такой близости, которая позволяла бы думать, что Сталин навестит больного Ларина. Но больше всех поражен был Владмир Павлович Милютин , так как видел Сталина на днях и сообщил ему, что Ларин очень плох, похоже, что умирает.

"Неужто забыл?!" - произнес Милютин и в недоумении пожал плечами. Вскоре явился Поскребышев , с ним вместе будущие "врачи-отравители" (осужденные впоследствии вместе с Бухариным кремлевский доктор Левин и известный кардиолог профессор Плетнев ). Оба сочли положение отца безнадежным и быстро ушли. Поскребышев почему-то остался и вместе с матерью был возле отца до самой eго кончины. Я же сидела у открытой двери, ведущей из кабинета в спальню, видела его отражение в зеркале, но подойти от волнения не решалась, пока отец сам не позвал меня.

При мне он попросил мать передать Сталину через Поскребышева папку с его очередным экономическим проектом, что она сделала. Затем обратился ко мне. Вопрос, который задал умирающий отец, меня поразил и озадачил:

- Николая Ивановича ты все еще любишь? - спросил он, зная, что с марта 1931 года мы не виделись. Я была смущена тем, что должна была дать ответ в присутствии Поскребышева, и взволнована потому, что мне хотелось, чтобы мой ответ удовлетворил предсмертное желание отца, которого я не знала. Но солгать я не могла и ответила утвердительно, не исключая, что отец огорчится и скажет: "Надо забыть его!" Однако глухим, еле слышным голосом он произнес: - Интересней прожить с Н.И. десять лет, чем с другим всю жизнь. Эти слова отца явились своего рода благословением.

Затем жестом он показал мне, чтобы я подошла еще ближе, так как голос его все слабел и слабел, и скорее прохрипел, чем сказал:

- Мало любить Советскую власть, потому что в результате ее победы тебе неплохо живется! Надо суметь за нее жизнь отдать, кровь пролить, если потребуется! (Как я поняла, отдать жизнь в случае интервенции против Советского Союза.). С большим трудом он чуть приподнял кисть правой руки, сжатую в кулак, сразу же безжизненно упавшую ему на колено:

- Клянись, что ты сможешь это сделать! И я поклялась.

За мгновение до смерти отец повернул голову в сторону Поскребышева. Смотреть на него уже не мог, голова беспомощно болталась. Он пытался что-то сказать, но это был уже жалкий, невнятный лепет. Нам удалось понять лишь следующее: "Прах мой развейте с самолета и "Мы победим!" Последний вздох, и сердце его престало биться. (Пришедшему тотчас же после смерти отца Авелю Сафроновичу Енукилзе я передала последнюю волю отца - развеять его прах с самолета. Но Енукидзе воспринял это как очередную ларинскую фантазию, чудачество. Место похорон - Красная площадь - было продиктовано по телефону Сталиным).

Произнесенные отцом слова привели меня в гордое волнение. Какой великой фанатической верой в более совершенное общество жили, душевно горели большевики!

Ссылки: