Бухарина А.М. в тюремной камере, Валентина Петровна Остроумова

В тюремной камере, вспоминая предсмертные слова отца, я содрогнулась. Во что и в кого оставалось верить? Все, во что я верила, было убито, втоптано в грязь. Миллионы заключенных, бесконечные этапы, переполненные тюремные камеры, инсценированные судебные процессы над теми, кого в недалеком прошлом называли большевистскими вождями, и восседающий на троне диктатор.

Я далека была от мысли, что жизнь моя изменится в лучшую сторону. То казалось, что она вот-вот оборвется, то я чувствовала себя обреченной на пожизненное одиночество. Так усердно меня прятали, что можно было и это предположить. Порой, после пережитого в антибесском лагере, у оврага, когда по непонятной для меня причине я избежала расстрела, я фантазировала, убеждая себя в том, что смерти я не подвластна, а подобно Агасферу - Вечному жиду, осужденному богом на вечную жизнь и скитания за то, что тот ударил Христа по пути на Голгофу, осуждена "отцом народов" на вечное скитание из одной одиночной камеры в другую за то, что не прокляла Бухарина.

И вдруг перемена, ознаменовавшая конец моего одиночества. "Собирайтесь и пошли", - сказал тюремщик. Вещей не было, лишь те, что на мне, да пакет с фруктами. И есть их было невмоготу, и кинуть жалко. На этот раз пакет несла сама. Шли по холлу второго этажа, обрамленному балконом. По внешнему виду ничто не напоминало тюрьму, но ввели меня в камеру. Судя по проникавшему через зарешеченное окно свету, было утро.

На кровати сидела женщина средних лет, худощавая, с небольшими светлыми выразительными глазами, подстриженная по-мужски. Она с удивлением посмотрела на мою ношу (которой довольно скоро мы полакомились) и сосредоточенно окинула меня взглядом.

Наученная горьким, опытом, на этот раз я решила внять совету Берии и больше помалкивать.

Первой заговорила со мной сокамерница.

- Я вас где-то видела, не у Ларина ли? - спросила женщина.

- Возможно, у него.

- Если не ошибаюсь, вы дочь его? Я подтвердила.

- Я помню вас еще девочкой и знаю, чья вы жена. Так сразу же я была "расшифрована".

- Какой ум он уничтожил! Как только рука поднялась, - произнесла взволнованно женщина и тут же рассказала мне свою историю. Это была съездовская стенографистка Валентина Петровна Остроумова .

Ссылки: