 |
Подарок к съезду партии (изнасилование и расстрел свидетелей нашими солдатами)
солдатами) К середине февраля 1981 года мы ужесточили режим комендантского часа во всех провинциальных центрах страны, выставили засады на дорогах и караванных путях, усилили охрану и сопровождение автомобильных колонн, идущих с грузами из Союза. Боеспособные подразделения афганской армии и советских войск были выставлены для жесткой обороны всех административных, партийных и общественных учреждений. Работала на нас и официальная пропаганда, осуждающая террор и диверсии. Разумеется, главное внимание мы уделяли боевым действиям по плану января-февраля. Все это вместе взятое позволило свести к минимуму эффект от террористических и диверсионных актов моджахедов. Казалось, мы могли теперь сосредоточиться на установлении власти в отвоеванных у душманов волостях и уездах. Конечно, что-то делалось и решалось успешно. Но, к сожалению, особой твердости и веры в победу не было. Не прибавляла этой веры и помпезность, с которой Бабрак и его делегация улетели 15 февраля в Москву на XXVI съезд КПСС . Проводы делегации обставили с истинной восточной торжественностью.
Постепенно я освобождался от сплина после Герата. Пришла пора разрабатывать план боевых действий на весну, то есть на март-май месяцы. (На этот раз вместо планирования на два месяца сочли целесообразным планировать на три месяца. Цель, естественно, была та же: добиться полной победы и установления власти по всей стране.) Над этим планом уже вторую неделю трудились два штаба - Туркестанского военного округа и Главного военного советника в ДРА. Полученная и обсуждаемая нами информация - я, как обычно, анализировал ее вместе с Самойленко и Черемных - давала возможность по-новому взглянуть на происходившие события во всей их взаимосвязи и сложности. В Союзе шла подготовка к съезду. (Сейчас даже странно об этом говорить, настолько нелепо представляется теперь "всенародная подготовка к партийному съезду" - столько теперь партийных съездов!) Это означало, что все наиболее значительные дела анализировались руководством страны, всеми ее главными ведомствами. И конечно, обстановка в Афганистане анализировалась самым тщательным образом в Кремле, КГБ, МИДе.
У нас были все основания полагать, что организованное сопротивление моджахедов сломлено, задавлено и они в ближайшее время не смогут предпринять сколь-нибудь серьезных действий. Однако более 60-65 процентов аулов, уездов и волостей находятся либо в прямом подчинении исламских комитетов , либо выполняют волю мулл, поддерживающих душманов и действующих по их указке. А 60-70 лагерей (учебных центров) по подготовке боевиков-моджахедов в Пакистане и 20-25 таких же центров в Иране серьезно подпитывают оппозиционное подполье. А с началом весны движение племен (полутора-двух миллионов кочевников) из Пакистана в Афганистан значительно усложнит обстановку в провинциях юга страны. Что же делать? Как и что нам дальше планировать и как действовать? Над этими вопросами мы и раздумывали у меня в кабинете. Я старался не раскрывать своих замыслов, прежде чем выслушаю Владимира Петровича и Виктора Георгиевича. И все не выходили из моей головы слова отца Бабрака, слова Халиля и Лоэка о том, что победить Афганистан нельзя. Я - воин. Меня сюда послали воевать. Однако Афганистан можно купить! Со своими помощниками я пока об этом не говорю. Вошел генерал Бруниниекс . По его лицу вижу: стряслось что-то невероятное. - Где? - Под Джэлалабадом , - отвечает Илмар. - Что? - Изнасилованиэ. И расстрэл свидэтэлэй. Ничего себе "подарочек" к съезду партии! Самойленко спросил разрешения вылететь на место происшествия. Естественно, я согласился и попросил его взять с собой Голь Ака и кого- нибудь из прокуратуры. - Есть! - Возвращайтесь сегодня. Гнусные издержки войны, ничем не оправданная жестокость! Позор нашей армии, призванной сюда для "выполнения интернационального долга".
Я, может быть, и не стал бы останавливаться на этом ЧП, если бы оно не помогло раскрыть моральный облик некоторых должностных лиц самого высокого положения. В больших-то делах все респектабельны и мудры. Но как быть, если произошло позорное с моральной точки зрения событие? Я постараюсь описать все как можно более точно. С Самойленко в кабинет зашел и Бруниниекс. Виктор Георгиевич выглядел бледно-зеленым и уставшим. - Страшное дело, - произнес он, - Джелалабад гудит, вот-вот взорвется. - В унивэрситэтэ в Кабулэ митингуют. Трэбуют начать всэафганский джихад. В акадэмии наук объявлэн траур. Кинотэатры нэ работают, - добавлял Илмар Янович. - Нэ исключэно? - Ну это ясно, - перебил я его, - хорошая весточка под лавочкой лежит, а плохая - по свету бежит. Часы показывали 21.45. Подобного, насколько мне известно, за год войны в Афганистане не было. А если учесть, что по шариату подобное вообще недопустимо и немыслимо, то можно предположить глубину грязи, в которую нас, 40-ю армию, толкнули!
Итак, вот что рассказал мне Самойленко. 14 февраля в первой половине дня группа патрулей разведбатальона дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. несла службу в одном из аулов под Джелалабадом. Командир этой группы решил в подарок батальону пригнать овец - на шашлыки. Когда К. и его группа зашли за дувал в один из больших саманных дворов, надеясь там прихватить овец, то увидели в доме трех молодых женщин, двух древних седобородых стариков аксакалов и шестерых или семерых детишек возрастом примерно лет от шести до десяти. Один из сержантов, не скрывая эмоций, заметил, что "молодки хороши". Слова сержанта подобно искре подпалили всех остальных, и тогда он, сбросив шинель, двинулся на одну из женщин: - Греби, ребята! На глазах у аксакалов и у детей наши интернационалисты вдоволь наиздевались над женщинами. Изнасилование продолжалось два часа. Детишки, сбившись в угол, кричали и визжали, пытаясь как-то помочь матерям. Старики, дрожа, молились, прося Аллаха о пощаде и спасении. Потом сержант скомандовал: "Огонь!" - и первым выстрелил в женщину, которую только что насиловал. Быстро добили и всех остальных. (У Самойленко спазм перехватил горло.) Затем по приказу К. слили из бензобака БМП горючее, облили им трупы, забросали их одеждой и тряпьем, попавшимся под руку, в ход пошла и скудная деревянная мебель - и подожгли. Внутри саманки заполыхало пламя. К. и его группа, чтобы скрыть преступление, решили все-таки привести овец в батальон, дескать, подарок от дехкан ко Дню Советской Армии. Одиннадцать кротких животных погнали перед боевой машиной. - Зловещее число, - обратил наше внимание Самойленко, - одиннадцать расстрелянных, одиннадцать насильников, одиннадцать овец!
Что было дальше? - Один мальчонка, лет двенадцати, брат одной из убитых женщин, видевший всю сцену, спрятавшись, уцелел. Он-то и опознал сержанта. Мы помолчали некоторое время, переводя дух после услышанного. Мрачные мысли теснились в голове - и о безвинных погибших людях, и о расстрелянной вере в нашу помощь (хотя, кто знает, сколь прочной была эта вера), и о втоптанной в грязь армейской чести. Ну, в общем, понятно, какие мысли могут возникнуть в седой генеральской голове после услышанного. - К. и сержант во всем признались, - продолжил Самойленко. - Группа арестована, начато следствие.
Ссылки: